Лявон стал диктовать:
— Слава богу жив, напиши, здоров. Тошно без дома, и пускай не продает жеребицу и работника наймет, чтоб хозяйство не порушилось, пока я приду…
Мать как-то прислала ему посылку. Лявон вынул из посылки самый большой сыр и подошел к тому товарищу, который всякий раз писал за него письма:
— Возьми, будь ласков, сыр. Ты всегда меня слушаешь, когда я прошу тебя написать домой.
Товарищ обиделся:
— Так, по-дружески, я возьму, а если это плата, то не хочу.
Лявон Бушмар, как беспомощное дите, оглянулся вокруг. Высокая фигура его чуть сгорбилась от какой-то как бы нетерпеливости, недоумение было в глазах.
— Возьми, — повторил он и протянул товарищу сыр.
— Не возьму. Давай все вместе его съедим.
Он не знал, что делать с сыром, положить обратно или оставить у товарища на койке. Но тут сам товарищ помог ему — взял сыр, и тут же все дружно съели его. С той поры Бушмар еще большим волком стал, а все еще больше стали его донимать.
— Не коллективный ты человек. Звероватый.
— Дикий и без человеческого понятия.
— Ты ж никогда человеку, случись что, не поможешь, коли ему нечем отблагодарить тебя.
Бушмар однажды в такую минуту рассвирепел и развернул свои широкие плечи. Одной рукой сгреб сразу троих и швырнул на ближайшую койку. Короткая шея его густо побагровела, он сильно и шумно задышал. После этого с ним почти не разговаривали. Лицо его стало мрачным, брови вечно были насуплены.
Когда вышли из города, отношения между ним и товарищами чуток наладились. Бушмар стал сам заговаривать со всеми. Но не был никогда в большой компании — любил одиночество и даже квартировать остался в крестьянской хате один, без сослуживцев. Он тут немного сдружился с хозяином хаты. В свободное от службы время с большой охотой шел на гумно молотить и всякий раз оживлялся:
— Человек без работы долго не может, разве что закоренелый лентяй или который сызмала не приучен.
А однажды он, разговорившись, признался хозяину, что немного жалеет о своем выборе: не надо было идти в армию.
— Не знал, что так долго будет тянуться служба. Черт знает чем занимайся тут! Разве ж это работа?!
Он теперь очень рвался домой.
II
На тихом небе стыли звезды. Влажностью исходил лес, и она туманом оседала на голую землю. Перед рассветом молчало поле; сползая в речку, белели на черной земле рукава последнего снега.
Над самой речкой, на холмистом ее берегу, возвышаясь над сумрачными заливными лугами, поднимался неровной стеной лес. Дорога к нему вела через речку, через мост, с поля и луговин. На дороге в лесу было черно и тихо. Поэтому под ногами у человека звонко и мокро трещала прошлогодняя листва. Человек шел неторопливо, нес за плечами узел. Иногда он останавливался там, где деревья отступали от дороги и над полянкой низко нависало звездное небо. Человек словно приглядывался или прислушивался к чему-то. Постояв минуты три, шел дальше. Ступал он твердо, но походка его была раскованная, хотя и усталая, — так ходят по родной земле. Дорога долго шла лесом, перебрасывалась через участки поля, через неглубокие овражки, поросшие ельником.
