Встреча с аборигенами взбодрила, прогнав заторможенность и вернув озноб. Меня снова начало потряхивать, несмотря частичное онемение некоторых частей тела. Сказывалось долгое пребывание на морозе. Не таком уж и кусучем, но… я ведь в туфельках и платье! А этот истукан с топором даже курточку леди не предложил! Что за варварский мир? Куда я попала?
— С людьми-то? Едим на ужин! — сообщил хвостатый дровосек, и я, нервно сглотнув, попыталась отползти от него подальше, но дерево помешало.
А белобрысый каннибал еще и рассмеялся, демонстрируя наличие звериных клыков среди вполне человеческих зубов. Хотя, может, и не каннибал он вовсе… вдруг люди для оборотней дичь? Может, он с топором на охоту вышел, а тут я… под кустом. Сейчас по темечку тюкнет и в нору… готовить из свежезамороженной меня аппетитное жаркое.
— Успокойся, я пошутил, — прервал поток моих панических мыслей блондин.
— Папа не ест людей! — сообщило его мохнатое чадо, снова подкрадываясь ко мне. Еще и носом заводило, обнюхивая. — Папа хороший, — добавил лисенок.
Угу, хороший… когда спит зубами к стенке и без топора под подушкой.
Малыш казался слишком большим для животного, хотя внешне почти полностью соответствовал северному лису, картинки которого я видела в книгах по зоологии. Значит, все-таки ребенок-оборотень в звериной ипостаси.
Интерес-с-сно девки пляшут.
— Хороший папа не бросит леди в беде? — спросила, чувствуя, что околеваю. И если продолжу сидеть тут, то скоро превращусь в сугроб.
Умолять не хотелось — гордость не позволяла, но помирать в девятнадцать лет не хотелось еще больше. Они ведь какая-никакая, а семья… разумная, говорящая… с чувством юмора опять же, пусть и с черным. Почему не напроситься на постой? Вдруг сжалятся и отогреют? Или даже накормят чем-нибудь.
— Хороший папа думает, — сказал дровосек, поглаживая свой небритый подбородок. Вот ведь… деревенщина! Был бы высокородным, за внешностью бы следил. Хотя если вспомнить моего отца после смерти мамы… хм.
— Папа, давай оставим ее себе, — заныл мелкий, лизнув меня в щеку и ткнувшись носом в плечо. Жест был таким милым и трогательным, что я невольно погладила малыша. Чуть-чуть совсем, ибо сил почти не было, да и пальцы одеревенели. — Ну, па-а-а… Она пахнет весной! А волосы у нее, как солнышко на закате. — Лисенок с надеждой посмотрел на отца. — Можно я оставлю ее себе? Пожа-а-алуйста!
— Да, папа, оставьте меня себе, — поддакнула я, имея в виду, чтобы оставили мелкому, которого безумно хотелось обнять, потому что он был не только хорошеньким, но и теплым, как пушистая грелка. Мысль о том, что где-то в построении предложения закралась ошибка, пришла с опозданием, и я уже хотела исправиться, как блондин спросил:
