– И много у вас такого? – спросил я опасливо Анисса.
– Это не у нас, – сказал он. – Это “Аль-Джазира”.
Что еще? Да все что угодно. Как, например, с полчаса стояли высоко над Фесом в ожидании краткого величественного многоголосья с сорока сороков минаретов, призывающих на вечернюю молитву. Но так ничего и не расслышали, кроме тихого шума, источаемого большим городом далеко внизу. Видимо, мы прислушивались к Фесу с подветренной стороны.
А в Эссуэйре я, хоть убей, не мог отделаться от впечатления, что это не городишко, а стадо русских печек – такие эти домики все беленькие с синим, крепенькие и косенькие – кто во что горазд.
Вечером там же пошли через пляж к океану. Но ужасно мело прямо в лицо, так что не шли, а брели и метров через двести оставили эти попытки. Буквально на глазах поземка наметала косые гигантские сугробы песка, менялись очертания барханов, возникали новые гребни и впадины, все курилось. И стало понятно, как это бывает.
И все-таки: что остается от этих спазматических странствий? Почти что ни-че-го! Уже через год не отличу харисы от хариры[5], груду непроизносимых имен собственных забуду и подавно. Гид был прекрасный, да ученик из меня неважнецкий, и целый сонм цифр и фактов, влетев в одно ухо, как говорится, вылетел через другое. Зачем-то помню, что основатель Мекнеса Мулай Исмаил собственноручно зарезал тридцать тысяч человек. Ай, маладца! Буду помнить деревья: араукарии, африканскую липу, целую рощу пробковых деревьев со снятой вкольцевую корой, исполинские кедры в окрестностях Ифрана. В нечто неразличимо-открыточное сольются великие мечети, но запомню один и тот же многократно повторяющийся навязчивый вид: голая сухая гора и на склоне – глинобитная красноватая лачуга под плоской кровлей и загоном для коз. И телеграфные столбы, идущие себе вкривь и вкось мимо за ближайший хребет. Потому что кто-то – отсюда родом, это снится ему всю жизнь, и у него учащается сердцебиение при возвращении в эту дыру из дальних краев, я и сам такой. Ну и, конечно же, как при всяком выпадении из уз обихода и быта, вблизи какой-нибудь стихии дает о себе знать самочувствие иголки в стогу. За свои же, как говорится, деньги. Совсем не бесполезное, надо думать.
Да, вот еще стойкая подробность ландшафта, немного трогательная, хотя и предосудительная с экологической точки зрения. Многие холмы, горы и лощины, которые за неделю мы объездили, поросли всякими кактусами и прочими колючими сорняками. И почти на каждой такой колючке, если рядом живут люди, трепещет на сильном ветру что-то синенькое: это унесенные ветром целлофановые пакеты почему-то именно такого цвета.
