«…будет совершено преступление…»
Когда стали читать первый отрывок из Евангелия, Мегрэ поднялся вместе со всеми. Со всех сторон, будоража нежданные воспоминания, его обступали забытые звуки, блики, шорохи, детали. Вдруг ему припомнилось, что в День поминовения священник должен отслужить целых три мессы.
В те времена юный Мегрэ завтракал у кюре между второй и третьей службой. Обычно ему давали яйцо всмятку и несколько ломтиков козьего сыра.
Видно, муленские полицейские были правы. Что еще за преступление может здесь произойти? Ризничий уселся в заднем ряду, неподалеку от графини: их разделяло теперь всего четыре кресла. Громко топая, ушел звонарь, словно директор театра, для которого сегодняшний спектакль не представляет особого интереса.
В церкви оставалось лишь двое мужчин: Мегрэ и священник, совсем еще молодой человек, глаза которого пылали страстной мистической верой. В отличие от старого кюре, которого знавал комиссар, новый священник не спешил. Читал молитвы внятно, членораздельно, не проглатывая по полстиха.
Тем временем витражи посветлели: занималась заря.
На соседней ферме замычала корова.
Теперь, к возношению святых даров, все встали и согнулись в поклоне. Тоненько тренькал колокольчик служки.
Из всех, кто был в церкви, лишь один Мегрэ не подошел к причастию. Женщины, как одна, двинулись к дарохранительнице — руки молитвенно сложены, лица непроницаемы. Священник подавал им облатки, тоненькие, светлые, они казались чем-то ирреальным.
Служба продолжалась. Графиня сидела, закрыв лицо руками.
Графиня отвела руки, открыв измученное страдальческое лицо, раскрыла молитвенник.
Еще четыре минуты. Сначала будут читать молитвы.
Потом последний отрывок из Евангелия. И все. И никакого преступления не будет.
Ведь в бумаге ясно говорилось, во время заутрени…
Вот уже церковный сторож встал и направился в ризницу. Значит, и в самом деле, служба вот-вот закончится.
Графиня де Сен-Фиакр вновь закрыла лицо руками и замерла. Остальные старухи тоже сидели не шевелясь.
Только теперь Мегрэ почувствовал, как сильно он волновался. До этой минуты он сам не отдавал себе в этом отчета. У него невольно вырвался вздох облегчения. Он с нетерпением дожидался, когда кюре дочитает последний отрывок из Евангелия, предвкушая, как выйдет сейчас на улицу, окунется в привычную людскую суету, услышит обычные человеческие разговоры.
Разом, точно очнувшись от оцепенения, встрепенулись старушки, зашаркали ногами по холодным голубым плиткам, которыми был выложен пол церкви, и одна за другой двинулись к выходу. Ризничий принес гасильник и принялся тушить свечи, над которыми заклубились голубые дымки.
