Все это он не мог таскать за собой на оморочке, надо было где-то иметь хранилище. Зная исключительную честность эвенков и негидальцев, он спокойно оставлял свое имущество либо у Дабагира, либо в своей избушке. На днях он решил съездить к приятелю — линейному надсмотрщику, жившему неподалеку на контрольной станции: авось, тому привезли продукты и удастся разжиться водчонкой; Проплывая Серебряной протокой, он увидел подымающегося на берег сохатого. Бык был здоровый, уже отъевшийся, и Ермолов привычно потянулся за карабином, но потом замер в оморочке.
«Куда я его дену, — подумал он. — Надо сначала найти, кому сбыть мясо…»
Когда бык спокойно скрылся, Ермолов проворно причалил к берегу, выскочил и прошел следом до самого леса. Убедившись, что зверь проходил здесь неоднократно, Ермолов повернул обратно к оморочке.
У приятеля попили чаю, закурили. Вертолет еще не прилетал, и Ермолов понял, что водки попробовать не придется.
— А куда Воробьев подевался? — спросил он. — Я проходил — дверь на замке.
— Ушел. Лошадь на Баджал погнал. Там экспедиция. Вот ему и приказали гнать ее туда.
— Значит, лесоустроители, — догадался Ермолов. — Лошадь-то лесхозовская.
— Не совсем. Я разговаривал со своими, говорят, будто по твоей части — насчет устройства промхоза. Гляди, ковырнут они тебя.
— Видали мы всяких, — зевнул Ермолов равнодушно.
Однако он тут же. постарался выведать об этой экспедиции все, что возможно. Но приятель мало что знал. Ермолов поднялся:
— Ну, ладно. Ты мне чаю и сахару уделишь?
— Это можно. На днях приезжали геологи, привезли. Думали разжиться здесь рыбой или мясом, да у меня ничего, кроме теленка, не было. Отдал им. Жаль ребят. Консервы да манная каша, говорят, в глотку уже не лезут, а работенка, сам знаешь…
Ермолов усмехнулся. Внезапно его осенила какая-то мысль:
— Манная каша, говоришь. А откуда геологи?
— С Мерека… Два дня ходу. Ты что, думаешь к ним податься?
— Едва ли. К слову пришлось… Да, кстати, проволока у тебя есть?
Через полчаса он уже плыл обратно. Моток телеграфной проволоки лежал на носу оморочки. Оставалось ее обжечь, чтобы была помягче, и можно было ставить петлю на сохатого. К вечеру все было сделано.
Ермолов еще издали заметил ворон, рассевшихся по верхушкам самых высоких лиственниц и перекликавшихся между собой.
— Значит, есть, — он прибавил ходу. — Чуют поживу!
Действительно, вороны давно приметили бившегося в петле сохатого и хрипло горланили, перелетая с дерева на дерево.
