На суше и на море 1963 | страница 10

Егор у костра возился с ужином: помешивал палкой в ведре не то жидкую кашу, не то густой суп.

— А что, Егор, — спросил Скробов, — здесь раньше жили люди?

— Это место раньше эвенки жили, — оживился Егор. — Днем, помнишь, около высокой скалы ходили? Там я родился.

Скробов понимающе кивает головой.

— Место хорошее. Летом ленок, таймень, осенью — кеты много. В сопках сохатый есть, другой зверь. Вечером стрелку поставил на кабарожку — утром мясо есть. Соболь много. На сопках самые хорошие пастбища. Такое место жалко бросать…

— А почему теперь здесь не живут эвенки?

— Теперь в деревне, в Могдах, все живи. Там земля, огород садить можно, там школа, сельсовет, там колхоз.

После ужина Егор долго сидел у костра, задумчиво смотрел на огонь. Днем он посетил место, где стояла когда-то юрта, в которой мать качала его — совсем маленького кунакана — в люльке. Ничего, даже затесок на деревьях не осталось. А все как будто оставалось по-прежнему: те же серые, в меховых шубах, камни, вроде тот же лес, так же струится прозрачная вода в протоке. «Тайга хитрая, — осматривая старый табор, размышлял Егор. — Куда девала старые деревья, когда успела поставить новые?.. Сколько лет здесь не был? Двадцать пять, больше? Однако, больше».

Последний раз он кочевал тут с семьей перед тем, как организовали колхоз. С тех пор семья всегда жила в Могдах, а его тропы больше никак не совпадали со старыми.

Дорога на Баджал трудная, и эвенки перестали сюда ходить. Сейчас только Егор да еще два-три старика в селе помнят дорогу на хребет. Молодые этих троп не знают. Встреча с юностью разволновала старика. «Кажется, твоя тропа тоже скоро кончится. Скоро, очень скоро ты пойдешь к предкам — пасти белых оленей, а здесь, на земле, останутся твои дети, более быстроногие, проворные, пока время, как когда-то ты оленям, не повесит и им на ноги колганмукан — колодки…»

Ясная звездная ночь опускалась на землю. Бесшумно пронеслась у костра большая сова — гарэ. Так близко, что Егор даже почувствовал холодное дыхание ветра от взмахов ее мягких сильных крыльев. Гарэ любит ночь, а человек — день. Особенно старый человек, потому что мысли, которые днем летят, как белые гачи — лебеди, прямой дорогой вслед за желаниями, заботами, ночью сбиваются со следа и блуждают, как глупый олененок — орокон, отбившийся от стада, по тайге — туда-сюда. И тогда человеку становится больно, чего-то жаль, а чего — сам не поймешь.

«Русские люди — странные люди, — думает Егор. — Сколько он помнит, они всегда чего-то ищут, всегда куда-то торопятся. Им все, даже тайга, устроено не так, как надо: не тот зверь, не так рыба мечет икру, не те птицы. Думают переделать землю по-своему. А земля не терпит следов, только дай ей время, и она их сотрет…»