— Меня лихорадит.
Увидев, что он захмурел, улыбнулася, и с материнскою нежностью лоб его тихо погладила ласковой ручкою:
— Лобушка мой!
— Ах, сестрица Аленушка.
— Можно, — поймала глазами глаза его, ставшие черными яшмами, — можно сестрице Аленушке?..
— Что? — испугался он.
— Вас… назвать… братцем?..
— Иванушкой?
— Да!
Неожиданно сжав на груди волосатой головку, палил ее лобик дыханием, как кислотой купоросной:
— Нет, лучше не надо.
Отбросился: алый, как лал, удалился.
………………………………………………………………………………………………………………
Представьте же: желчь у него разлилась в эту ночь; утром встал — черножелтый: с лимоннозеленым лицом.
20.
Продувал ветерец.
Отовсюду к Пречистенке двигались мальчики, — к желтому дому о трех этажах; надоконные морды его украшали; над ними — балкон: отступя от него у стены, между окон круглели колонны: под строгим фронтоном: железная, черная вывеска золотом букв прояснялась: «Гимназия Льва Веденяпина». Полный швейцар, при часах, в черном, с медными пуговицами топтался у двери: в передней.
Сюда приходили.
И здесь раздевались, отсюда уже поднимаясь по каменной лестнице, скрытой зеленой дорожкой ковра, — к балюстраде, где десять блистающих, белых колонн изукрасили лепкой себя над квадратом перил, открывавшим провал: вниз, в переднюю: вкруг балюстрады — тишело; хрустальною ручкою дверь открывала квартиру директора; сам Веденяпин за этою белою дверью таился; отсюда — выскакивал он; и сюда — пролетал; здесь устраивал головоломы:
— Э… э… а… а… о…
То — визжало; то — плакало; то — заливалось: слоновьими ревами.
Дверь же вторая, пред лестницею, уводила в двухсветный, колончатый зал с тяжелеющим образом (по середине, под резаным, темным киотом мигала лампадка малиновым светом отсюда): ступенился ряд гимназических лестниц; и — бары стояли; «вава-вавава» — ватаганили мальчики, отроки, юноши в черненьких курточках, с черными поясами и в черненьких панталонах на выпуск; слонялись и шаркали взад и вперед: в одиночку, иль парами, тройками, даже четверками, переплетаясь руками; был топотень: двестиголовое горло вавакало; — «ва», наливаяся силой, став «ввооо», заострялось порою до «ввууу».
— У-у-у…
Седобурый старик надзиратель с морщинистой шеей, бродивший среди гаков и шерков, пускал:
— Тсс… Смотри у меня:
Заводился ехиднейший тип: подвывателя; он вызывал неприятный феномен: всеобщего взвоя.
Средь гоготавших, праздно басящих, бродящих, толпящихся тыкался Митя Коробкин, волнуясь и дергая свой перевязанный палец: явился в гимназию он: отстрадать; ожидала расплата за то, что подделывал подпись; расплата — ужасная; жизнь от сегодня сломается: на-двое; он — гимназист: до сегодня; и завтра он — кто?
