7 октября в штаб дивизии поступил приказ: оставить позиции по Западной Двине и отходить. Новый рубеж обороны намечен аж за Волгой, в ее верховье. Странный, непонятный приказ, думал я. Как это без боя, без единого выстрела уступить врагу солидную территорию — нам предстояло отойти на 80–90 километров.
Марш совершали только ночью, тщательно маскируя колонны. Автомашины шли с закрытыми фарами, и лишь узкая щелка пропускала луч синего света, еле освещавшего коротенький отрезок дороги.
В темноте увидели зарево: пылало Саблаго — железнодорожная станция. Ее подожгла вражеская авиация. Со станции Саблаго пути уходят на северо-восток через города Пёна и Осташков на Бологое, а другой путь почти прямо на восток через Селижарово и Кувшиново в древний русский город Торжок.
Подъезжаем к Волге. Где-то поблизости, немного севернее — ее истоки, поэтому здесь она не очень широка. На сооруженных саперами плотах переправляемся на восточный берег.
Полки дивизии занимают рубеж на восточном берегу Волги, к югу от села Ельцы. Кое-где находим уже подготовленные к обороне окопы, отрытые в полный профиль, добротные блиндажи в 3–4 наката, позиции для артиллерии и другие инженерные сооружения — благородный труд местного гражданского населения.
Мне было приказано обосноваться в большом селе Орешки Луковниковского района Калининской области.
Вместе с оперативными уполномоченными объездили окрестные деревни: Ильигоры, Шураевка, Гришкино… Задача все та же — привлечь местных жителей для оказания практической помощи военным чекистам в борьбе со шпионами и диверсантами.
Позднее нам стала известна причина поспешного отхода за Волгу. В начале октября гитлеровские войска с юго-запада прорвались в сторону Ржева, обошли левый фланг обороны 22-й армии, и над всей нашей группировкой нависла реальная угроза окружения.
Наше командование своевременно разгадало замысел противника и умелым маневром отвело наши войска за Волгу.
Так что ничего странного в этом приказе не было — мы просто были плохо осведомлены о ситуации, сложившейся на фронте.
В эти дни я получил открытку от Казиса Тринкунаса — школьного товарища моего брата Александра. Из письма брата он узнал мой адрес и написал несколько слов. Как я понял по его намеку — воевал он где-то рядом.
Это было единственное письмо, полученное мною от К. Тринкунаса. В ответ несколько раз ему писал, но больше вестей от него так и не дождался. Лишь после войны узнал, что он служил в разведотделе соседней 29-й армии Калининского фронта и воевал в то время южнее 22-й армии.
