Мама всегда старалась покупать первосортное мясо. Прилавки обходила два-три раза, приценится, отойдет — издали посмотрит. Самое удивительное, никто на нее за это не сердился, колхозницы почти всегда незлобиво уступали ей:
— Рядись — не ленись, плати — не скупись.
Дома, раскладывая на столе приобретенную снедь, мама взыскательно проверяла себя. Случалось, поворчит на себя или же на продавца обрушится:
— Обманула! Вокруг пальца обвела. Надо же, подсунула черт-те знает что. Кто бы мог подумать. Глаза-то у нее какие хорошие, а?
И, подняв густые, черные брови, сжимала губы.
На оцинкованном лотке лежали филейные кусочки телятины. Давид Исаевич решил, что возьмет именно это мясо. Маме всегда такое нравилось.
— После жирного трудно посуду мыть, — с лукавинкой говаривала она.
Исключение делалось только для отца, и то изредка — любил полакомиться гусиными выжарками в прокаленном докрасна луке.
Содрали с Давида Исаевича втридорога — он не упирался.
Выбравшись из мясного павильона, шагнул за угол и в рыбном ряду из-под вафельного, в блестках чешуи полотенца выудил судачка.
Удалось заполучить и цыпленка, выпотрошенного, голенького, для бульона.
Довольный, нагруженный продовольствием, Давид Исаевич направился к Привольному переулку.
Леонтий увидел его с террасы, где делал утреннюю зарядку, заулыбался, приветливо замахал руками и метнулся вниз, встречать.
— Как ты дотащил все это добро? — удивленно спросил он отца, забирая у него чемодан и переполненную авоську.
— Для коня овес не ноша, — отозвался Давид Исаевич. — У тебя, поди, в кладовке шаром покати?
— Угадал. Пока бабушка в больнице, у меня разгрузочный рацион.
— Хитер. Моментом пользуешься.
— А как же? Вернется, не допустит вольницы. Сразу загремит ее боевой клич: «Иди кушать, принц!»
Губы Давида Исаевича растянулись в улыбке.
— Держится? — поинтересовался он.
— Одолевают боли и тошнота, — ответил сын поскучнев. — Чувствует себя пока неважно. Верит, что врачи подлечат, но залеживаться у них не намерена.
Тень пробежала по лицу Давида Исаевича.
— Это хорошо, — проговорил он почему-то с хрипотцой. — Ну а ты, парень, завтракать сегодня собирался?
— В общем, да, — отозвался Леонтий смущенно.
— А что на завтрак?
— Чай.
— Негусто.
— Стоит ли из еды делать культ?
— О, у тебя вопрос поднят на философскую высоту.
— Куда там. Просто просчитался.
Леонтий поднимался по лестнице впереди отца. Топая следом, Давид Исаевич любовался красивой, крепко сколоченной фигурой сына и с удовлетворением думал, что природа милосердно поступила — создала похожим на мать, по крайней мере сложением. Ведь мог походить на отца — низкорослого толстяка.
