— Он всегда вовремя является, — сказал Леонтий с намеком, должно быть, понятным ей.
Она вспыхнула:
— Твоя работа? Ты вызвал?
— Нет. Я обещал тебе и молчал безобразно.
— Вот и ладно, принц. Готовься лакомиться. Под моим руководством папа приготовил ужин — пальчики оближешь.
К приходу сына Давид Исаевич уже понял, что у матери не случайное недомогание, а обострение болезни.
— Выкладывайте-ка, граждане, что тут происходит, — потребовал он.
— А ровным счетом ничего, — возразила мать.
— Хватит юлить, давай начистоту.
— Вот пристал, воспитала на свою голову. Ну, занемогла немножко, сил не хватает в один присест буханку съесть — горбушка от нее остается. Ну, воюю с койкой — стараюсь подниматься на ноги каждый день, а она не пускает.
— Шуткой прикрываешься.
Давид Исаевич настойчиво попросил ее лечь в кровать, и она, покорно опершись на ловко подставленную руку Леонтика, сдерживая дрожь в губах, побрела в спальню. Спустя несколько минут Леонтик, хмурый, вышел на кухню умываться, а Давид Исаевич присел на низенький табурет рядом с кроватью и озабоченно посмотрел на мать.
— Думаю, у меня осложнение от простуды, — сказала она как бы в ответ на этот взгляд своим певучим, ясным голосом. — Пошла за дровами в сарайчик и оступилась, черпнула полный ботик воды. Порожняком скорей наутек домой, согрела ноги в теплых валенках. Но что-то ломит сильнее, чем полагается при простуде.
Давид Исаевич погладил маленькую ладонь матери.
— А так у нас все в порядке, — тихонько вздохнула она, пошевелив пальцами. — Втянулись в хомуты: Леонтик в учебу, я — в безделье. Все кинофильмы смотрела, приемник преданно слушала, гуляла, читала. Что еще полагается старому пенсионеру? Тепло, покой, сытость. Питались мы неплохо, можно б, конечно, больше расходовать денег на еду, да полнеть начали, Леонтик запротестовал, и я рада — тяжело дышать толстухе.
Помолчала, прислушалась к чему-то в себе и добавила с грустью:
— Живу хорошо. Хотя радости мало, что доплелась до сего дня без папы. Вот если бы он был рядом…
В дверь постучали, и мама встрепенулась:
— Ведь это меня пришли поздравлять.
Открыв дверь, Давид Исаевич увидел маминых бывших сотрудников из поликлиники, где она работала фельдшером, и из школы. Они принесли именные торты, разукрашенные разноцветным кремом, бутылки шампанского, кагора, рислинга, коробки конфет.
Нарядилась мать в темное шелковое платье, надела туфельки, спрыснула духами седую, коротко остриженную голову и показалась товарищам подтянутая, бодрая. На щеках появился румянец, попрятались морщины. Такой Давид Исаевич давно ее не видал. Поздоровалась со всеми громко, выслушала добрые слова и пожелания. Улыбка озаряла ее лицо, а в глазах застыла боль.
