День был ясный, веселый. Улицы нарядные, оживленные. Такими они бывают только в большие праздники.
Сверху послышались какие-то странные звуки. Леонтий задрал голову, прислушался и вдруг взволнованно произнес:
— Журавли[1]!
Давид Исаевич тоже посмотрел в небо. В чистом бледном небе тремя огромными угольниками, нежно гогоча, передвигалась стая птиц. Откуда они в это время? Куда устремились? Своя судьба у них, цели свои, и нет им дела до нас, до наших радостей и наших бед. А может, есть?
— Красиво! — произнес Леонтий.
— Да. Прелесть, — тихо отозвался отец.
Они проводили птиц глазами, кивнули друг другу и расстались.
Движение трамваев, троллейбусов, автобусов, даже такси по обычным маршрутам в этот час, в этой части города уже прекратилось, поскольку проспекты, по которым пролегали их трассы, были запружены демонстрантами. Действовала лишь объездная дорога. Ее-то и выбрал Давид Исаевич. Изредка его обгоняли грузовые автомобили. Давид Исаевич решил поднять руку — может, немного подвезут. Он проголосовал разок, другой, пока огромный самосвал не притормозил вблизи от него. Шофер резко распахнул дверцу кабины. «МАЗ» домчал его почти до больницы.
Возле проходной будки Давид Исаевич заглянул в корзину цветочницы: нет ли ландышей, любимых маминых цветов. Всегда весь май на Привольном у нее пахнет ими. Ландышей не было. Давид Исаевич купил букет запоздалых нежно-голубых подснежников. Купил и поймал себя на мысли, что давно уж не дарил цветов никому — ни чужим, ни своим. Непорядок. И как это Дуся терпит? Пока не поздно, от дурной манеры надо избавляться. Вот вернется, он обязательно встретит ее с цветами. Непременно…
В просторной приемной больницы, отделанной под мрамор, ему не пришлось долго ждать. Коротенькая очередь за пропусками растаяла быстро, он едва успел оглядеться. От Давида Исаевича потребовали назвать фамилию лечащейся, больше ничего не спросили — ни паспорта, ни каких-либо иных удостоверений.
В обмен на пальто гардеробщица выдала Давиду Исаевичу белый халат.
— Нынче благодать. Ко всем пускают, — произнесла она певуче. — Ради праздника. В будни — ого, строго у нас.
Остановившись на шестом этаже, Давид Исаевич услышал гулкий стук своего сердца. Колотилось оно часто и сильно, должно быть, оттого, что приближался миг встречи с мамой.
Разобравшись в нумерации комнат, Давид Исаевич пошел вправо по мягкому, точно огромная орденская лента, ковру, радуясь чистоте, свету, зелени. Ему понравилась обстановка, в которую попала мама. Прав Леонтик — хороша железнодорожная больница, пожалуй, действительно самая лучшая в городе.
