Не добившись толку, немцы погнали нас перед собой.
Голодные, измученные, мы чуть двигались. Солдаты всё время подгоняли. Только и слышалось: «Русь, шнель!» Шли довольно долго. Наконец пригнали нас в лагерь. Посредине лагеря ярко пылал костер. Около него возились солдаты: рубили дрова, варили в котлах еду. Несколько немцев, раздевшись до пояса, загорали на солнце.
Нас опять допросили: кто мы, чьи мы, каких партизан знаем, знаем ли Балана, Тихомирова, Короля.
Про этих командиров мы знали, но ничего не сказали. Тогда немцы попытались задобрить нас: давали бутерброды, шоколад, конфеты. Мы были очень голодны, а потому брали и с жадностью съедали всё это, но ничего не говорили.
Когда и это не помогло, они начали запугивать:
— Мы вас расстреляем!
Мы молчали.
Вечером немцы начали собираться. Посадили нас на подводу и повезли. Приехали в какую-то деревню и поместили в хате одного крестьянина. Потом стали вызывать нас в штаб. Первой повели меня.
В штабе было четверо. За столом сидел человек в пенснэ и курил папиросу. Перед ним лежали бумаги, стояла пепельница. Остальные трое примостились у окна, на скамейке. Тот, что в пенснэ, назвал себя полковником. Он приветливо сказал:
— Ты, девочка, говори правду. Я тоже за партизан и детей партизан люблю. Скажи мне, кто вы? Чьи вы?
Рассказала так, как об этом условились с Тоней и Светланой.
— А где партизаны? — спросил он.
— Я не знаю, что такое партизаны, — ответила я.
— Как вы попали в лес?
Я сказала, что убежали с мамой в лес, когда бомбили деревню. А он говорит:
— Мама с наганчиком? Да, с наганчиком?
— Нет, без наганчика, — ответила я.
Он кивнул головой.
Я говорю:
— Я заснула, а мама меня в переполохе бросила.
— Вывести и позвать вторую, самую маленькую, — приказал он.
Светлану повели. Что теперь будет? Я сидела и плакала, боялась, чтобы она не наговорила чего-нибудь. Потом она вернулась, и взяли Тоню. За эту я волновалась меньше. В хате, кроме троих маленьких детей, никого не было. Я подошла к Светлане, обняла ее и тихонько спрашиваю, что она говорила в штабе.
— То, что ты учила в лесу, — ответила она.
— И больше ничего не сказала?
— Нет, я помню, что надо говорить.
Пришла Тоня. Я расспросила у нее. И она говорила то самое, что раньше.
Прошла ночь, настал день. Вдруг началась тревога. Немцы засуетились и куда-то побежали.
Я глянула в окно. Никого не видно. Открыла двери и заглянула во двор — и там пусто.
— Пошли, — шепнула я девочкам.
Вышли из хаты во двор, а оттуда на улицу. За деревней совсем близко начинался лес.
