В этот раз, на всякий случай, меня ознакомили с содержанием пакета: отряд переходил на другую сторону железной дороги. Может, потому я и попался, что чувствовал большую важность дела и держался не так спокойно, как всегда.
У военного городка меня остановил немецкий часовой.
— Пропуск, — сказал он по-русски.
А у меня никакого пропуска нет. Что делать? Надо плакать. Плача, я начал объяснять, что еду к маме в больницу. Показываю свою корзинку. В ней ломоть хлеба, кусочек сала, несколько яичек. Но часовой не хотел даже смотреть и повел меня в дежурную. Там меня обыскали, но ничего не нашли. Если бы меня совсем раздели, то наверное нашли бы письмо и повесили.
Сижу около печки. Немец от меня не отходит. Письмо при мне. А что если опять будут искать? Прикажут раздеться. Тогда и отряд может погибнуть..
В это время подъехала легковая машина. Из нее вышли два унтер-офицера и женщина — переводчица. Унтер-офицеры привели женщину ко мне, а сами вышли. Женщина начала меня допрашивать. Ходит по комнате, курит, подходит к окну, смотрит в него, ждет от меня ответа. Тогда я достал прилипшее к телу письмо и — в рот.
— Ты что делаешь? — заметила она.
— Есть хочу, — ответил я и запихнул в рот кусок хлеба.
Жевать бумагу, хоть и с хлебом, очень невкусно. Еле-еле проглотил.
Ничего не добившись, переводчица вышла, но сразу же пришел один из унтер-офицеров. Некоторое время он молча ходил по комнате, а потом подошел ко мне и ударил кулаком по шее.
— Ну, партизан, скажи, чего пришел?
Я молчал.
Тогда он ударил меня кулаком по лицу. Я упал. Кровь пошла из носа и изо рта. Я попробовал подняться, но он опять сбил с ног. В ушах звенело, в глазах потемнело…
Потом меня повели в полицию. Я еще больше испугался. В полиции служит Мордасов, который знал всю нашу семью… На мое счастье, вместо Мордасова дежурил другой полицейский.
Он спросил:
— Ты за что попался?
— Самогон продавал.
— Ну, самогон — дело небольшое. Бери лопату и иди чистить двор.
Вместе со мной он взял еще двух арестованных. Мы пошли чистить двор. За домом в углу двора я заметил уборную, попросился туда. Караульный меня отпустил. Подойдя к уборной, я повесил на видном месте свою куртку, зашел в уголок и перескочил через забор в огород, а оттуда пробрался к квартире Адамовича. Там мне дали грязную спецовку, я вымазал себе лицо сажей и выбрался из города. Через три часа я снова был в своей партизанской группе.
Виктор Гинц, 1929 года рождения.
Город Ново-Борисов.
