— По рукам.
— Ну и чудесно, — он глубоко затянулся, выпустив целое облако зловонного дыма, выдержал паузу и начал свой рассказ.
— Так вот, в одном очень богатом поселке, где живут очень влиятельные лица, поселилась одна особа. Эта особа завела свое ателье, фешенебельное ателье, куда очень скоро повадились ходить богатые жены и любовницы влиятельных лиц. Вокруг ателье вскоре образовался кружок — сами знаете, пока женщины примеривают платья, делают заказ, они любят поболтать о всякой ерунде. А судя по всему, владелица ателье была отличной собеседницей. В этот кружок допускались только женщины и только женщины, у которых были мужья или, так сказать, спутники жизни. Ателье процветало, все было замечательно, но внезапно мужья клиенток ателье стали заканчивать жизнь самоубийством. Один за другим. Причем, в хронологическом порядке — от самой первой клиентки. И ещё одна интересная деталь — все они сводили счеты одним и тем же образом — повесившись в ванной на бельевой веревке. И достаточно странным и страшным образом, каким — сказать не могу. Пока. Скажу одно, создавалось ощущение, что они вешались таким образом, чтобы как можно дольше продлить свои мучения…
Я не сводил взгляда с гипнотизирующих, холодных глаз Николаева, курившего одну сигарету за другой. Шепот и голоса за моей спиной куда-то пропали, словно все прощавшиеся с Лешей люди куда-то испарились, свет потух. Создавалось впечатление, что во всем мире остались только мы вдвоем — я и Николаев, что от всего бескрайнего земного шара каким-то чудом сохранился только этот закуток в уголке ресторанного зала, круглый стол, накрытый темной скатертью, пара бокалов с вином, пепельница, доверху наполненная окурками, да вентиляционная отдушина над головой Николаева. Глядя на неё, меня все время не оставляло ощущение, что там, в полутьме, кто-то находится и этот «кто-то» внимательное слушает каждое наше слово…
— А жены? Может, это они все подстроили?
— Исключено. Все они сходили с ума.
— Странно, ничего об этом не слышал…
— И не услышите. «Сверху» было дано указание не придавать этому огласки, и наша самая свободная в мире пресса промолчала, — хмыкнул он. — Я сам этим занимался.
— Видимо, с Лешей это не сработало, — не без ехидства заметил я.
— Да, но он — публичная фигура, известная на всю страну. И то, как видите, обстоятельств смерти мы никому не дали раскрыть, даже матери ничего не известно.
— А как же я? Не боитесь, что я все разболтаю?
