Прапорщик Ильинский подскочил, как ужаленный. В центре баррикады десяток блузников возились возле подбитой пушки. Командовал ими господин в пальто, перетянутым солдатским ремнем, и коротких кавалерийских сапожках. Хобот лафета придавил ему ступню: бедняга прыгал на одной ноге и, на чём свет стоит, костерил бестолковых подчинённых. По-русски, разумеется, поскольку язык Корнеля, Расина и Вольтера не могут породить столь изысканные словесные обороты.
— Позвольте вам помочь, сударь?
Пострадавший удивлённо воззрился на Колю. На вид ему было лет двадцать пять — тридцать. Рослый, типично русское лицо, на переносице — след от пенсне.
— Никак, соотечественник? Буду признателен, а то, сами видите…
Кое-как они доковыляли до стоящих неподалёку бочонков. Внезапно обретённый соотечественник уселся и принялся, кривясь от боли, стаскивать сапог.
— Изволите видеть, каковы мерзавцы: русского… то есть, французского языка не разумеют! Сказано ведь болвану: подваживай, так нет же: колотит гандшпугом со всей дури, да ещё и ухмыляется! Башкой своей лучше б постучал о лафет!
— Вы, простите, артиллерист? — вежливо осведомился прапорщик.
— Я-то? Студент Центральной школы прикладных искусств, это на Руа де Сисиль[13]. Обучался на четвёртом курсе, а тут война — вот и застрял в Париже, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Всю осаду здесь просидел, теперь вот помогаю инсургентам. Всё же будущий инженер, в машинах разбираюсь — а пушка тоже в некотором роде машина…
Он перетянул ступню платком, вбил ногу в сапог, потопал.
— Болит, треклятая! Голубчик, не в службу, а в дружбу: сходите за моей германкой. Вон она, слева от лафета, у бруствера…
Загадочная «германка» оказалась прусской винтовой «Дрейзе». Опираясь на неё, студент сделал, несколько шагов.
— Ежели с подпоркой — сойдёт. До вечера обойдусь, правда, потом придётся резать голенище — нога распухнет, тут и к бабке не ходи. Можно сказать, повезло: пушка вместе с лафетом пудов тридцать весит, могла ступню в лепёшку раздавить!
Колёса с орудия успели снять, и теперь оно лежало на мостовой, бессильно уткнувшись бронзовым стволом в брусчатку. «Расчёт» отдыхал рядом, на груде булыжников, вывороченных из мостовой.
— Чего расселись, лодыри? Чтоб через пять минут сложили из этих камешков банкет[14] вот такой высоты! — он показал рукой на полтора аршина от земли. — Шевелитесь, черти драповые, пока неприятель на приступ не пошёл!
Коля посмотрел на нового знакомца с растущим подозрением. Не очень-то он похож на студента: держится прямо, несмотря на покалеченную ногу, решителен, командует так, будто занимался этим всю жизнь…
