– Я еще слабо разобрался в этом вопросе, – пожал плечами Коба, – но, возможно, вы и правы. Если бы сразу после пролетарской революции не случилось гражданской войны, мы почти сразу могли перейти к социалистическому строительству, а следовательно, в годы Великой войны проблема вражеского перевеса в силах на начальном этапе не стояла бы так остро…
– Ну да, – хмыкнул Одинцов, – если бы не было Гражданской войны с ее красным и белым террором, разказачиванием, окраинным националистическим сепаратизмом, вооруженными интервенциями почти всех соседних держав, двадцатью миллионами погибших и двумя миллионами эмигрантов, то все пошло бы совсем по-иному. Но самое главное последствие Гражданской войны – в том ужасе, который стало внушать всем соседним народам слово «большевизм». Не будь этого страха – и сопротивление социалистическим революциям в Венгрии и Германии было бы на порядок слабее, и соцлагерь образовался бы на двадцать лет раньше. Люди, которых позже назовут троцкистами, не сумели бы захватить ключевые посты с Советской Республике – а значит, отпала бы необходимость в репрессиях, да и сама Великая Отечественная Война тоже оказалась бы под вопросом, ибо нападение на союз социалистических стран, где главными членами были Советская Германия и Советская Россия, казался бы англо-французской коалиции форменным самоубийством. Такими темпами, возможно, к концу двадцатого века наши сограждане и в самом деле жили бы если не при коммунизме, то при социализме настолько развитом, что от коммунизма почти не отличается…
– Возможно, это и так, господин канцлер, – кивнул Коба, – я, собственно, даже не понял, с чего все началось. Вроде бы все было тихо-мирно, новая власть при минимуме насилия овладевала умами людей – и вдруг все заполыхало так, что сразу и не потушишь.
Одинцов покачал головой.
– Этой гражданской войны, – сказал он, – хотели многие – как среди революционеров, планировавших подняться наверх на ее кровавой пене, так и в противоположном лагере. А этот лагерь был широк – так, что шире не бывает: от представителей «чистой публики», недовольной тем, что народ (в их интерпретации быдло), взял власть в свои руки, до лидеров зарубежных держав, планировавших расчленить ослабленную Гражданской войной Россию. Ослабить у них получилось, а вот расчленить нет…
– Господин канцлер, – настойчиво произнес Коба, – скажите же наконец, что вы предлагаете. Только не говорите, что надо оставить все так, как есть, ибо жить простому народу при существующих порядках становится уже невозможно.
