К моим новым домыслам о волках, впрочем, как и к новостям из города Алик отнесся с полным равнодушием. Идти со мной к волчьему логову отказался из-за острого приступа хандры. За чаем он без всякого интереса поглядывал на городские яства и вздыхал по поводу того, что я не прихватил водки. После ужина дотошно растолковал, где находится волчье логово, и снова завалился на нары.
Следующим утром, ясным и солнечным, с облегченным рюкзаком я поднялся на противоположный от волчьего логова склон. Напротив меня, через падь, был зеленый островок с пятью елями. Этот островок со всех сторон окружали старые, замшелые осыпи. Восхождение на горный склон далось не так легко, как уверял товарищ. Я даже слегка обиделся на него, что послал меня к месту наблюдения самым трудным путем.
Добраться сюда можно было легче и проще, если с перевала пройти по хребту, а затем спустился вниз.
Но дело сделано: я был на склоне. Большого выбора для места стоянки у меня не было. Человеку нужна вода. На моем склоне только в одном месте лежал снег, который мог заменить ее. Странно, Алик ни слова не сказал про воду.
Первым делом я установил треногу, закрепил на ней подзорную трубу и внимательно осмотрел противоположный отрог горного хребта, где укрывалась волчья семейка. Там было много ручьев, гора положе, чем та, на которой находился я, и спуск в ущелье был проще.
Среди бела дня волки не обнаруживали себя, но мне в трубу был виден каждый камушек, просматривалась каждая ветка. Я думал, что выбрал самое удобное место для наблюдения на моем, почти отвесном склоне с сыпучими осыпями, с ощетинившимися скальными зубьями.
У иссохших корней старой лиственницы я расширил и углубил топором небольшую нишу, над ней натянул кусок полиэтилена вместо палатки, и получилось сносное убежище. Ноги, к сожалению, не умещались в нем, но на мне были резиновые сапоги. Пришлось также выкопать нишу для костра, который иначе не мог держаться на крутизне.
Я оглядывался вверх, на скальную площадку с деревьями и со стелющимся кустарником. Там было удобней разбить лагерь, но оттуда трудно было ходить за снегом. Ходить — не то слово. Я и здесь-то передвигался по склону на четвереньках или, в лучшем случае, при помощи ног и одной руки. Набив котелок снегом, возвращался, в трудных местах зажимая дужку в зубах, отчего подбородок постоянно был в саже. Ворона, нахальная и облезлая, то и дело слетала со скальной площадки на мою иссохшую лиственницу, склочно каркала пропитым тенорком, пока я не запускал в нее камнем. Тогда она снималась с места и улетала к себе, посвистывая крыльями, раздраженно покряхтывая и поругиваясь на свой птичий манер.
