Знакомых у меня в селе не было. Ночевать было негде. Пришлось выпить пару ковшей бурды. Ненадолго отпустила усталость дня и тоска солнцестояния. Грязь избы и пошлость крикливых бесед, где все говорят и никто никого не слушает, перестали раздражать.
Я проснулся за печкой, продрогший и больной. Сивушный дух сочился из озябшего тела и заскорузлого белья. Появилось сильное желание — поскорей убраться в Байсаур, нагреть воды и основательно помыться. Пить на посошок я отказался и стал звать Алика. Но он не отгулялся, был вполне доволен и жизнью, и компанией.
С похмельной головой, с тяжелым рюкзаком на плечах я отправился в обратный путь один.
А сытая стая, после удачного загона, вновь возвращалась на лежки в пойменный лес. Ушлая с обрывком петли на шее шла следом за вожаком. Запах железа злил Хромого. Он то и дело гнал волчицу от себя. Она падала на спину, показывая клыки, но стоило вожаку отвернуться — снова пристраивалась в хвост.
Наконец Хромой привык к запаху металла и перестал его замечать.
Злил лишь колючий измочаленный кусок троса на шее волчицы. У самых лежек вожак нырнул в просвет между молодыми елями — не раз, не два ходил здесь прежде, а тут живот захлестнула петля. Хромой от неожиданности подскочил на месте и куснул клыками шерсть на боку.
Зубы клацнули по металлу. Вкус был тот же, когда в капкане застряла лапа.
Вспомнилось, как не поддавалось железо зубам, а лапа мерзла и уже не чувствовала боли. Ненависть к капкану обернулась ненавистью к лапе, которая в нем защемилась. И Хромой, тогда еще здоровый молодой волк, запустил клыки в свою плоть. А потом, слизывая свою кровь, мотал головой с темнеющими глазами и уходил, поджав к груди белую кость сустава.
Но прежний жизненный опыт, не мог подсказать, что делать, если в металле живот. Хромой не дергался, не выкручивал петлю. Как прежде перед очередной западней, сидел и напрягал память, вызывая образы прежних зим, запахов и вкуса железа.
Стая не двигалась. Волки расселись полукругом и с недоумением поглядывали на вожака. Сеголеток подполз на брюхе и облизал ему морду. Хромой оттолкнул щенка и начал тихонько подергивать трос из стороны в сторону. Но Ушлая все поняла и, злорадствуя, не мигая смотрела вожаку в глаза. Это был вызов.
В горле у Хромого заклокотало, он бросился на волчицу и, подсеченный петлей, упал к ее лапам. Ушлая не дрогнула, не попыталась увернуться от нападения, торжествуя смотрела на барахтавшегося в снегу калеку, и уже не вожака. Затем она неторопливо задрала лапу, чего никогда не позволяла себе рядом с Бесом, и брызнула ему мочой в морду. К ней подскочил Рваная Ноздря и тоже задрал лапу.
