Хромой стерпел унижение. Но его стая распалялась не вымещенной обидой. Рваная Ноздря, мимоходом потоптанный чужаками и всклоченный, отшвырнул подвернувшегося второгодка и даже не упал на брюхо, приблизившись к вожаку. Власть Хромого пошатнулась. Но он вынес и это, всего лишь куснув за загривок Ушлую, нагло подталкивающую его лбом в зад и, как ни в чем не бывало, повел стаю дальше.
Возле вытаявшей осыпи волки расселись полукругом — посередине вожак. Ушлая быстро пришла в себя, будто забыла об асинцах: кокетливо отскакивала в сторону, вынюхивала засохшие травинки и цветочки, выдутые из снега ветром. У Рваной Ноздри обида клокотала в горле. Он уставился на соперника, и Рыжий не отвел спокойных глаз.
Полукруг подравнялся и затих, чувствуя начало поединка.
Рваная Ноздря сунул Ушлой в пах покалеченный нос, шумно втянул воздух и с мутными одурманенными глазами вышел на круг. Рыжий молча показал ему клыки. Не унижаясь перед вожаком и стаей, оглянулся на Ушлую и, пружинисто ступая, вышел вперед.
Стая не терпит инакомыслия, особой окраски, особых повадок: все инородное порождает в ней глухую злобу, если, конечно, носитель этого не вожак. В вожаке, до поры, все вызывает поклонение. Но право быть вожаком надо добыть и каждый день отстаивать. Рыжий не боролся за первенство и не унижался, раздражая всех необычным поведением, необычно ярким окрасом шерсти.
Рваная Ноздря рыл снег когтями, тявкал и хрипел, распаляя себя. С каждым мигом он все отчетливей ощущал расположение стаи и прилив сил. Рыжий же с недоумением почувствовал враждебную пустоту за спиной. Недоумение мелькнуло в его светло-карих глазах. Рваная Ноздря уловил этот миг слабости и яростно бросился в бой.
Сколько себя помнили соперники, они были равны по силам, не признавая власти одного над другим. Но на этот раз Рыжий с трудом отбил атаку. В его рыке зазвучала чуть приметная нотка отчаяния, этого хватило, чтобы вся стая бросилась на одного…
Времена были голодные. Невеста с окровавленной мордой жадно рвала и глотала плоть с ляжек бывшего женишка. Сеголеток умудрился пробраться к телу и выполз из свалки, волоча по снегу парящие кишки.
Тело Рыжего с закушенным языком мотало теплой головой, до которой еще не дошла очередь на свадебном пиру…
— Прикольное дельце, — пробормотал Алик, склонившись над зализанным алым пятном. Осторожно переступил через следы и снова наклонился. — Хромой холостякует. Я уж думал, что это не бес, а бестия — волчица. Неужели вожак такой старый, что даже Ушлая не хочет прибрать его к рукам? Так не бывает. Может, все еще вдовеет? Бывает, кобели, подолгу остаются одинокими. Волчицы — никогда!
