И разговор шёл странный. Собеседник рассказывал о делах давно минувших лет, о каком-то Иерониме Схарии, что жил в 1470 году в Новгороде, тайно проповедуя своё учение.
— Великий ересиарх был. Многих последователей имел. И сам наследник московского престола, и мать его, царица Елена Волошанка, стали последователями Схарии. Сам митрополит Зосима, возглавлявший тогда Русскую Церковь, сочувствовал. А чем кончилось? Ты помнишь это, Арсен?
Покачал головой Арсен. Не только не помнил, но и не знал он ничего о Схарии, о Елене Волошанке, о митрополите Зосиме.
— Печальным был конец учеников Схарии... — сказал собеседник. — Схария мудрецом был, всю книгу Шестокрылия постиг, но такой простой вещи не понял, что, даже тайно действуя, не сокрушить темноты и косности. Своей прозорливостью кичился, а не сумел постигнуть, что дремучесть только самой дремучестью и можно уничтожить!
— Ты, какан, про Схарию говоришь, будто сам знал его! — усмехнулся Арсен.
И осёкся, встретившись с глазами учителя.
— А ты как думаешь, знал я Схарию или нет?
— Не знаю... — опустил глаза Арсен.
Засмеялся собеседник. Заплескалась с этим недобрым смехом в Арсене кровь.
— Ты многого не знаешь, Арсен... Сейчас я покажу тебе, как можно видеть невидимое. Протяни руку. Что ты хочешь увидеть?
Ничего не хотел Арсен. И руку протягивать тоже не хотел. Но протянул. И сразу чернотой и холодом пахнуло на него.
— Тёплая у тебя рука, Арсен! — сказал какан. — Нехорошо это. На нашей мессе, Арсен, давно не был. Боюсь, что не то ты хочешь видеть, что надо, но смотри...
...И отступила тьма. Мощные, сложенные из диких валунов, возникли перед глазами колонны Спасо-Преображенского храма. В расшитой золотом епитрахили стоял у аналоя Мартирий, исповедуя паломников.
Вот подошёл в чёрной шапке кудрявых волос казак. Дерзко взглянул на священника, и Арсену показалось, будто сам он заглянул в глаза молодца. Нехорошие были глаза — в них дела тьмою крытые...
— Звать-то тебя как, отрок? — спросил Мартирий.
— Степаном!
— Ты в разбойном приказе не явлен ли, отрок?
— А что, отче? Похож?
— Маленько есть... Доброты в тебе, Степан, мало. А без доброго не спасти душу...
— Правильно, отче, сказал... Была доброта, да истлела вся, как портянка в походе. А душа что? Навроде портянки будет?
— В чём каешься, отрок Степан? Какие злодейства совершил?
— В тех грехах собираюсь покаяться, отче, в тех злодействах, что впереди у меня. Отпустишь ли эти грехи, отче?..
Отступил от Степана Мартирий, но так отступил, что показалось Арсену, будто казак с вспененными тёмными волосами откатился от него, как откатывается волна от прибрежных валунов.
