И вот день в день здесь же, в Успенском соборе, окружённый боярами царь Алексей Михайлович кланялся перед мощами святителя Филиппа в ноги Никону, умолял его принять патриарший сан.
— Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховнейшего? — спросил Никон. — Дадут ли мне устроить церковь?
— Будут... — со слезами на глазах поклялся царь. — Дадут...
За государем принесли клятву власти духовные. Бояре тоже поклялись.
25 июля, в день поставления на Московскую митрополию святителя Филиппа, был поставлен в патриархи и Никон.
На поставлении Никона в патриархи в Успенском соборе Арсен не ходил. Не зван был... Но все подробности церемонии знал в деталях. И снова и снова представлял себе, любуясь мысленно безыскусной простотой и величественностью того действа.
Шутка ли? Сумел вытребовать Никон у царя то, что не даровано было и святителю Филиппу.
Весь август провёл Арсен в патриаршей библиотеке, куда определил его Никон. Говорили, скуповат был патриарх Иосиф, но на греческие книги денег не жалел. Повсюду скупали их по православным монастырям бывшей Византийской империи посланцы Иосифа. И везли в Москву, складывая в патриаршей библиотеке вдобавок к тем, что скопились при прежних патриархах и митрополитах. Эти книги и разбирал сейчас Арсен, выискивая самые древние, чтобы, сравнивая их со славянскими, приступить к сверке. И настолько свыкся за минувший месяц Арсен с книжной пылью, что сегодня, когда вышел побродить по Москве, закружилась голова, словно хмельного мёда или вина выпил.
Сам не заметил, как, разглядывая затейливые терема, вышел из Кремля, миновал Белый город и оказался на Скородоме, где через арку трубы уходила под стену Белого города река Неглинная.
Здесь вдоль взбегающей на взгорок дороги стояли белеющие стенами срубы. Сочно желтели штабеля досок, брёвна... Возле некоторых срубов, торгуясь, стояли покупатели. Это был Лубный торг, и вся деревянная Москва произрастала отсюда.
Когда Арсен разглядывал высокий, похожий на башню, поставленный на подклеть сруб, его окликнули:
— Арсений!
Поначалу Арсен и не обернулся, полагая, что обращаются к кому-то другому — кому в Москве окликать его по имени? — но, оказалось, звали его. Кто-то тронул Арсена за плечо.
Арсен повернулся и увидел Иоганна, своего товарища по венецианскому коллегиуму.
Тридцать лет назад в последний раз видел его Арсен, но узнал сразу. Трудно было забыть это с высоко поднятыми бровями, всегда радостно-удивлённое лицо. Был Иоганн тщательно выбрит и, казалось, совсем не постарел, разве только морщинки в уголках глаз скопились.
