Запись от 15 августа: «Сегодня мы достигли 85-го градуса и 45-й минуты северной широты и 53-го градуса восточной долготы, перейдя таким образом предел, достигнутый «Фрамом»... Из тех мест, где мы находимся, судно Нансена уносило к западу, тогда как мы продвигаемся, правда медленно, все более и более к северу»...
Пришел сентябрь. У Торнквиста глубокие обмороки сменяются сердечными припадками. То и дело торошение. Опасность, что шхуну раздавит. Сломало руль и винт. Без винта еще можно плыть — под парусами, если им все же удастся выйти на чистую воду, но без руля?
Начинаются ссоры. Гибель одного за другим.
16 января умер Торнквист. Остались втроем. Галлюцинации, бессонница и кошмары. 26 или 27 января с другой койки перестал отвечать на ее вопросы матрос Ольсен. Наконец, она осталась одна. По крайней мере в каюте, кроме нее, кажется, нет живых...
Запись от 13 февраля: «Уже давно приготовила я небольшой кожаный мешок, подбитый грубым холстом и снабженный пробками, в котором прежде были динамитные шашки для взрыва льда. Я решила вложить в него мой дневник и отнести куда-нибудь подальше на лед».
И последняя запись 26 февраля 1915 года: «Едва пишу... в глазах туман... Нужно кончать дневник. Положу его в сумку и брошу на лед».
В мае 1979 года я получил открытку от В.И. Аккуратова: «Кажется, я нашел младшую сестру Жданко. Встреча назначена на 20—25 сего месяца в Москве, то есть после моего прилета. О результатах сразу же сообщу».
С нетерпением я ждал новой весточки от Валентина Ивановича. Но он почему-то молчал. Тогда я не выдержал, в конце мая позвонил сам, но телефон не отвечал. Куда же он мог так надолго улететь? Да мало ли куда может улететь пенсионер! Через несколько дней я снова позвонил. К моей радости, в трубке послышался знакомый густой голос:
— Вы случайно меня застали. Я только что прилетел.
— А где вы были, Валентин Иванович?
— В Уренгое. А на днях снова улетаю в командировку, дней на двадцать — двадцать пять. Поэтому, чтобы не терять времени, запишите адрес и телефон сестры Жданко.
— Валентин Иванович, — растерянно и осторожно спросил я, — в какую командировку вы собираетесь?
— Как в какую? Я же работаю.
— Простите меня, Валентин Иванович, а в качестве кого вы работаете?
— Я же штурман, — как бы удивляясь моему невежеству, сказанной. — Летало.
— Как летаете? — вырвалось у меня.
— Врачи признали меня годным «без ограничений». Вот я и снова летаю. Рядовым штурманом.
— И в Арктике?
