Несколько раз я пытался браться за перо — не столько в надежде размотать этот загадочный узел, сколько просто поделиться с другими своими мыслями, но каждый раз чувствовал: мне еще многого не хватает, если не самого главного, без чего я не могу увидеть его живым человеком. Не так давно я писал о геологе и поэте Г.Ф. Лунгерсгаузене. Его я тоже никогда не видел, хотя, как и с Альбановым, ходил по одним улицам, тем не менее не только ясно представлял, каким он был в жизни, но и знал, как он поступит в каждом конкретном случае, словно не одну ночь коротал с ним у дымных таежных костров, словно не один раз катался по земле от его веселого и едкого юмора и бледнел от его сведенных в бешенстве глаз, когда он, очень добрый от природы, но вспыльчивый, приходил в ярость от чьей-нибудь нерадивости или лени. А тут этого не было.
И я снова, урывками между Дорог, копался в старых книгах, Журналах, архивах, встречался с краеведами; были редкие и счастливые находки, о которых я обязательно расскажу, но главной нити так и не мог нащупать. И я опять откладывал рассказ о нем до лучших времен.
Особенно много я думал о Валериане Ивановиче Альбанове в дни и недели вынужденного безделья в охотской тайге осенью 1975 года, когда вертолет, забросивший меня в верховья реки Охоты, на обратном пути, попав в заряд пурги, врезался в скалы в горном узле Сунтар-Хаята у перевала Рыжего, и я почти месяц кочевал с семьей эвенов-оленеводов в каких-то трехстах километрах от Оймякона, известного как второй полюс холода на нашей планете. Ночью я просыпался от стужи, выбирался из рваной палатки наружу — в густо-черном небе низко стыли необыкновенно яркие и крупные звезды и так напряженно мерцали, что становилось не по себе, словно они пытались сказать что-то, — и, забравшись в палатку, я снова думал о нем, о том страшном пути, который он оставил позади, вернувшись на теплую землю, старался представить его в общении со своими спутниками, каким он был в детстве, какими мечтами и мыслями жил перед своей нелепой смертью.
Я много думал о нем и летом 1976 года, когда на вертолете полмесяца летал с геодезистами над Корякским нагорьем: каждое утро, когда мы поднимались в воздух, внизу под шумом винтов лежал путь — он и в Наши дни невероятно труден: сплошные болота, комарье, гнус, бесчисленные переброды студеных рек и речушек, туман, дождь, снег, — по которому после катастрофы. в Великом океане шел к Анадырю — десять недель — великий землепроходец Семен Дежнев. Позднее он писал в челобитной:
