— Проверьте бабу, может жива, — Приказал Медлявский милиционерам.
Милиционер, коротко наклонившись над телом, вытер руки.
— Отмучилась…
— Милиционер Кружкин, — прибросив руку к козырьку, обратился к Медлявскому второй, тот что был ближе, — Акт бы составить, ваше благородие.
— Узду в пизду, тебе, — Кружкин. — Отозвался на предложение из-за спины Медлявского Гущин, демонстративно не засовывая в кобуру свой небольшой «Сэвэдж». — Ты скотина, порядок охранять поставлена, а не к стенкам жаться. И без твоих актов жить душно. — Пойдемте, Андрей Севастьяныч, — он обернулся к Медлявскому.
— Но как же — Замялся Медлявский. — Порядок требует…
— Где вы видите порядок? — Поморщился Гущин, глядя на приближающийся патруль. — Вам угодно пообщаться с чехословацкими лыцарями? — Уходим, я вам говорю.
Гущин схватил Медлявского под локоть, и протиснувшись мимо дамы с муфтой, — пардон мадам! — увлек его через толпу, в проулок противоположный тому, где скрылись солдаты.
— Главное, — непонятно кого в этой ситуации жалко, — продолжал рассуждать Медлявский, пока они пробирались между двумя глухими стенами в проулке. Из-за холода он был так закутан в башлык, что черты его лица полностью скрывались, кроме торчащего носа и заиндевелых усов. — Солдаты озверенели. Но эта дура тоже хороша. Выливать молоко…
— Верно говорят, «жадность крестьянская», — согласился Гущин. — Это она за какие-никакие деньги не хотела отдавать. А представляете, — если фуражировка? Не зря Верховному пришлось продолжить продразверстку. Эти нас скорее голодом уморят, чем от себя лишний кус оторвут. — Он помолчал несколько шагов. — Заметили, какой части были солдаты?
— Нет, — мотнул головой Медлявский. — У Унтера звание на рукаве. Беспогонники. Явно из дальних частей. Куда теперь?
— Черт нас дернул на эту прогулку, — Поправляя папаху выдохнул Гущин. — Давайте уж обратно к составу.
— Согласен, поручик. Пойдемте.
Станция жила. Горели разведенные железнодорожниками костры, для прогревки состава. Горели костры в бочках, у которых грелись патрули и часовые. Готовились пропускать очередной чехословацкий состав. Союзники высовывались из вагонов, и переговаривались с часовыми на похожем, — и все же чужом языке. Гущин с Медлявским миновали здание станции, и выйдя на пути, пошли к обходным колеям. Русские эшелоны загонные на обходную колею, выглядели как гигантские замерзшие змеи. Картину оживляли только дымки, вырывающиеся из труб вагонных печурок. Пути никто не расчищал, за неделю они обледенели, и закрылись снегом. Железнодорожных рабочих не хватало. Миновали эшелон Верховного. Там горели окна, и хотелось верить, что правитель там находит какой-то выход из сложившейся ситуации… Часовые в тяжеленых постовых шубах, стоявшие у вагонов, напоминали детских снеговиков; — занесенные снегом, и расширенные внизу. При приближении офицеров они отдавали честь. Снег при этом сыпался с папах, и становились видно что верхушка, иначе «дно», у папах красное, — отличительный признак конвоя главкома.
