— {Мастер Стромболи} выражает надежду, что вы знаете, кому храните верность. Он также выражает надежду, что сам он этого не знает.
Я подумал о тонких трещинках, которые увидел на щеках Лили, под макияжем, и о щеках Чарити, цветущих, как персиковый цвет.
Затем я взял свою вторую из лучших пар обуви, и прошёл на корабль, и забрался в собственный ящичек.
И рассказ заканчивается; в новом сборнике он занимает чуть меньше пяти страниц. В своём послесловии Вулф говорит, что почерпнул вдохновение частично — из описания Г. К. Честертоном его собственного кукольного театра, а частично — из того, что позднее он сам узнал о «неких вызывающих жалость игрушках, которые есть у взрослых мужчин». Пытаясь разобраться в этом (то есть прийти к такому прочтению, что даёт непротиворечивое объяснение всему, что есть в тексте), я поймал себя на следующих мыслях:
• Последние слова Дзанни всегда казались особенно трудными для понимания. «{Стромболи} выражает надежду, что сам он этого не знает». Отсутствие каких-либо слов после этого последнего «знает» вызывает у меня лёгкое головокружение. Стромболи надеется, что не знает кому он, Стромболи, хранит верность? Или что он не знает человека, кому хранит верность рассказчик? В случае последнего, является ли это отсылкой к Чарити? Или же Стромболи заявляет, будто надеется на то, что рассказчик действительно состоит в отношениях с Чарити, нежели с настоящим человеком?
• Почему вторая из лучших пар обуви? Это отсылка, что навевает (по крайней мере, у меня) на мысли о Шекспире, завещавшего жене свою вторую из лучших кроватей, но я не вижу, какое значение это имеет для рассказа.
• Имена всегда важны в рассказах Вулфа. В данном случае, имя Стромболи явно должно напоминать нам о жестоком скупщике кукол в «Пиноккио» Диснея (1940), в оригинальной книге Коллоди звавшемся иначе. Отсылка усиливается описанием дома Стромболи как построенного «в итало-альпийском стиле». Но Стромболи не выглядит (по крайней мере явно) ни жестоким, ни (как многие другие протагонисты Вулфа) кем-то, оказавшемся в заключении из-за собственных грехов.
• Самая последняя фраза, о рассказчике, забирающемся в «собственный ящичек», может наводить на мысль, что он — марионетка, причём в прямом смысле этого слова, ещё один из автоматонов Стромболи. Но подробная интерпретация кажется мне перебором, даже вкупе с вышеуказанными отсылками к Пиноккио. (Хочет ли рассказчик стать настоящим мальчиком? Не слишком.)
