Облачко со слабо сияющими желтыми линиями и с вкраплением голубого и зеленого, которое я видела вместо отца, едва заметно дернулось в ответ.
— Папа, — снова позвала я.
Раздался вздох.
— Что тебе нужно, Луна? — голос отца был утомленным, как будто его отрывают от какого-то невероятно важного дела.
И тут я разозлилась.
— Мне нужно?! Это тебе нужно взять себя в руки! Ты же мой отец, ты забыл об этом?! Так ты относишься к своей плоти и крови? Ты помнишь, что я — продолжение твоей любимой женщины? Ты думаешь, она бы одобрила твое отношение ко мне? Что бы она сказала, папа?!
В ответ раздался судорожный вздох, но отец промолчал. А меня понесло.
— Как ты мог?! Бросить меня и перестать бороться? Как мне теперь жить?! Я не могу ни на кого надеяться, кроме тебя. Ты забыл обо мне! Ты хоть раз спросил, как я? Все время присылаешь Тенси, как будто тебя нет. Упиваешься своим горем, а я ведь тоже ее любила. Мне тоже больно! Я тебя ненавижу!!! — я разрыдалась и опустилась на пол, закрывая лицо руками.
В следующее мгновение отец крепко меня обнял и прижал к себе. Я услышала сильный запах алкоголя и еще чего-то цитрусового и мужского. И окончательно скатилась в истерику.
Я вырывалась, но отец не отпускал. Он целовал меня в макушку, гладил спутанные волосы. Впервые с момента смерти матери он плакал. Ему тоже было больно, и боль эта была настолько велика, что для Ксенофилиуса оказалось легче уйти от реальности, жить прошлым. А возможно, вообще в каких-то своих фантазиях, где Пандора все еще была рядом. Неужели любовь между ними была так велика, что без нее он не мог дышать?
Мы сидели на полу библиотеки, сближенные общим горем. Я перебирала его волосы, пытаясь успокоить уже его, и думала, что не хочу испытывать такое всепоглощающее, разрушительное чувство, какое было между Пандорой и Ксено Лавгуд.
После этого разговора отец наконец-то очнулся и перестал пытаться забыться в алкоголе. Он сосредоточился на мне: стал уделять больше внимания и взялся за решение проблемы со зрением.
И хоть Ксено часто пропадал, возвращаясь то воодушевленным, то огорченным очередной неудачей, на сей раз он находил время для меня. За этот месяц мы сблизились больше, чем за все эти годы.
Через месяц впервые в разговоре он с умилением заметил, как я похожа на мать. Те же глаза, те же волосы, черты лица. Он мне безбожно льстил. Я не обладала ослепительной красотой родителей, обещая вырасти просто миловидной. Комплименты слушать было приятно, но они оставляли привкус горечи.
