В общем, в комнате царило вечное лето. Неплохо, как по мне.
Все стены в общих помещениях, включая библиотеку и гостиную, были молочно-белого цвета и расписаны крупным неярким растительным темно-зеленым орнаментом. В нарисованных листьях угадывался плющ. Это тоже было творчество Пандоры.
Дом производил волшебное впечатление, в нём были движущиеся фотографии и живые портреты старших Лавгудов в библиотеке. Вообще, атмосфера в доме была загадочной и полной нераскрытых тайн. И в то же время очень светлой.
Я ходила по этому дому и восхищалась его неброской красотой. Больше всего мне понравилась библиотека, до потолка набитая книгами о Магии. Я едва понимала четверть от прочитанного, но всё равно было интересно.
Неизменно мое любопытство вызывала дверь на кухне, которая вела в подвальные помещения. Она отличалась от всех остальных своей монументальностью, абсолютно не вписываясь в обстановку, будто перенесенная из старинного замка. Дверь всегда оставалась закрытой и манила меня своей недоступностью. «Папа» говорил, что там очень запутанные коридоры, и я могу легко потеряться. Возможно, это и впрямь было так, а может, он хранил в подвале трупы предыдущих жён.
Мистер Лавгуд, имеющий зубодробительное имя Ксенофилиус — кто так называет ребенка?! — был очень хорошим рассказчиком. Порой он снисходил до общения со своим чадом, то есть со мной, и буквально завораживал интересными историями из жизни предков, страшноватыми волшебными сказками и мелкими чудесами, которыми иллюстрировал свои рассказы.
В первый раз при упоминании школы Хогвартс в голове прозвучал тревожный сигнал. Зудящее чувство просто-таки взвыло. Однако отец продолжал говорить о волшебных животных и растениях, и я не смогла оторваться, завороженная его рассказом. А потом мысль затерялась, смытая новыми яркими впечатлениями.
Вообще я не могла определиться со своим восприятием отца этого тела. Если Пандору я практически сразу приняла как маму, то с мистером Лавгудом были проблемы. Изредка он был для меня то строгим отцом, то родным папой, но большую часть времени оставался официально-отстраненным мистером Лавгудом.
Может быть, играли свою роль и моё личное отношение, и приглушенные до сих пор эмоции? Такой яркий фонтан ощущений, какой был в моём прошлом детстве, был мне недоступен. Слабые эмоции, как бы присыпанные пеплом, не давали мне прочувствовать все оттенки. Но это не слишком волновало. Даже давало своеобразное преимущество в виде четкого и ясного мышления.
