Дом князя Одоевского был один из наиболее известных в столице; там всегда выступали лучшие артисты, а поэты читали впервые свои стихи.
В тот вечер Глинка пел свои романсы.
Он аккомпанировал себе сам, и оттого казалось, что фортепьяно и голос — единое целое. А голос был небольшой, даже немного хриплый, но неистощимо богатый оттенками. Сколько значений имеет слово? Среди бесчисленных — только одно верное. И это единственное значение было известно Глинке. Что бы он ни пел: давний ли, всем известный романс Баратынского или новые — на пушкинские стихи, Стасова не покидало чувство, что и он причастен к этому. Не так полгода назад он слушал Листа. Тогда он восхищался виртуозом. Теперь же не мог ни одобрять, ни судить, ни даже восхищаться, а только переживать то, что велит чародей: отвергать запоздалые уверения, любоваться милой Мери, нетерпеливо ждать и ревновать испанку Инезилью[7].
Глинка пел долго, но восхищённые гости не отпускали его и просили спеть что-нибудь из новой оперы: ведь до спектакля целых два месяца. Тут вмешался хозяин дома. Шепнув что-то Глинке и, видимо, получив согласие, он поднял руку.
— Господа, — начал он, — то, что вы сейчас услышите, может быть, требует разъяснения. Беру это на себя. Опера, написанная на пушкинский сюжет, сама по себе памятник Пушкину. Но вы убедитесь, что наш великий поэт присутствует в опере незримо… Каким же образом он очутился среди витязей и древних колдунов? — продолжал Одоевский, возвысив голос. — Как удалось соединить языческую старину и наше время? Спросите об этом Глинку: он и сам кудесник.
Но Глинка молчал: художник не разъясняет свои творения. И, поскольку Одоевский взял это на себя, он продолжал:
— По русским сказаниям нам хорошо знаком облик вещего Баяна, непременного участника языческих пиров. Выведен он и в опере Глинки — в прологе. Он славит новобрачных, ибо присутствует на свадьбе, — поминает минувшие битвы, а хор радостно откликается. Но старцу ведомо и грядущее. И он запевает новую песню[8]. «Через многие века, — так предвещает Баян, — родится на Руси великий певец: он вновь воспоёт Людмилу и Руслана и тем сохранит их от забвения».
— Пушкин! — воскликнул кто-то из гостей.
Одоевский кивнул и торжественно закончил свою речь:
— Так был воздвигнут памятник внутри памятника!
…Когда хозяин умолк, Глинка начал фортепьянное вступление к песне Баяна. То было сильное, но печальное предвестие — не в лад со свадебным весельем.
