— Плохи дела, Мартынов, — Манцев закурил, — уголовники хозяйничают в городе. Что арестованный?
— Пряхин Степан, кличка Зюзя, из тех, кого Керенский по амнистии выпустил.
— Удивительный человек был русский либеральный интеллигент. Керенский — присяжный поверенный, сам участвовал в сложных уголовных процессах, и вдруг амнистия тысячам опаснейших уголовников.
— Гад он, — мрачно сказал Мартынов.
— Нет, Федор, это сложнее, значительно сложнее. Так что Пряхин?
— Работала вчера банда Собана. В ней всего тридцать четыре человека.
— До вчерашнего дня. Теперь двадцать девять. Хорошо учили стрелять господ офицеров.
— Теперь о базе. Меняют ее постоянно после каждого дела. Есть в банде еще один руководитель, Витька Залетный, ростовский налетчик. Его даже Собан боится. Это его идея убивать милиционеров.
Мартынов спал на диване. Старые пружины осели под его большим телом, и казалось, что он лежит в яме. Перед уходом Козлов сильно растопил печку, и в комнате было тепло.
Мартынов снял только сапоги, а ремень с кобурой положил в головах. Телефон он поставил рядом с диваном, чтобы можно было дотянуться сразу. Свет луны падал в комнату, и в ее зыбком свете предметы неестественно вытянулись и расплылись. Мартынов спал, вздрагивая во сне, перегруженный заботами мозг не давал ему полностью отключиться от пережитого днем.
Сначала телефон звякнул коротко и мелодично, как серебряная кавалерийская шпора, потом голос его, набрав силу, стал пронзительным и длинным.
— Мартынов у аппарата! — откашливаясь со сна, крикнул в черный раструб начальник группы.
— Спишь, Федор?
Голос Манцева был по-утреннему свеж и спокоен. И Мартынов еще раз подивился способности зампреда скрывать усталость.
— Есть немного, Василий Николаевич.
— Ты уж извини, что побеспокоил тебя, но на этот раз известие приятное.
— Деникин умер!
— К сожалению, пока жив, а вот человек с Юга у меня.
— Бахтин! — радостно крикнул Мартынов. — Иду.
Он начал натягивать сапоги. Сон как рукой сняло, уж слишком приятным и неожиданным было известие.
Бахтин сидел в кабинете Манцева и курил, в воздухе, прорываясь сквозь махорочную горечь, плыл запах асмоловских папирос.
Одет Бахтин был, как всегда, щеголевато. Даже трость с серебряной ручкой лежала на столе.
— Здравствуйте, Федор Яковлевич, — Бахтин поднялся, улыбаясь, протянул руку.
— С возвращением, Александр Петрович, — Мартынов сжал ее от полноты чувств и удивился, что этот тонкий, слабый на первый взгляд человек ответил ему сильным, коротким рукопожатием, от которого у Мартынова слиплись пальцы.
