Ему связали руки за спиной и начали сводить ноги.
— Переверните его! — прорычал голос, умеющий отдавать приказания.
Снова несколько рук вцепились в медика, опять подняли его над седлом и посадили уже лицом к гриве. Кто-то с силой провёл несколько раз по лицу тряпкой, отдирая засохшую кровь. Шахназаров открыл глаза.
Воин в блестящем панцире и чешуйчатом шлеме подъехал к нему вплотную:
— Ты хорошо бился, мелик. Мы повезём тебя с честью, как храброго воина. Шах велел доставить тебя. Унижать — такого приказа не было... Но — скажу честно — лучше бы тебе умереть прямо в этом ущелье...
Джимшид невольно вздрогнул и оглянулся. Насколько он мог видеть, повсюду лежали тела воинов: армяне, татары, персы. Спешившиеся победители снимали хорошие доспехи, забирали дорогое оружие, приканчивали тех, кто ещё шевелился.
Отряд Саддык-хана вернулся вовремя, чтобы успеть подняться в Шушу вместе с прочим персидским войском. Мелик Шахназаров трясся в седле, еле удерживаясь от стона: затекали руки, примотанные к задней луке седла, моги, крепко стянутые где-то под лошадиным брюхом, немела шея, перехваченная волосяным арканом. Он старался смотреть вверх, на ханский дворец, возвышавшийся на отвесной скале. Из этого орлиного гнезда, помнилось Джимшиду, можно было увидеть и серебристую ленту быстрой реки на юге, и белые шапки громадных гор на северо-западе. Никогда и никому не удалось бы взять эту крепость приступом. Никто не сумел бы привести её к покорности. Если бы только не голодное время, не ум и хитрость Ага-Мохаммеда.
А шах тоже поднимался к Шуше, по той единственной дороге, что вела к её мощным воротам. Среди скал, среди отвесных стен и утёсов тянулась колонна сарбазов. Впереди шли «бешеные», лучшие бойцы повелителя Ирана. За ними вели под уздцы коня самого Ага-Мохаммеда. Он смотрел вверх на башни Шуши, уходящие к облакам, и радовался, что успел короноваться на царство. Теперь в его руках вся бывшая империя великого Надир-шаха.
Когда-то он дал клятву — оставаться до тех пор правителем, а не царём, пока власть его не будет признана во всём Иране, от востока до запада. Он был терпелив. Мал ростом, сухощав, на лице его никто бы не сумел насчитать и пяти волос. Но мудрость Ага-Мохаммеда заключалась не в бороде. Он не забывал обид, он умел ждать, и он точно выбирал момент, когда нужно ударить. Он жалил больно и быстро, как юркие и ядовитые змеи пустыни. Он не прощал даже мёртвых.
Ещё Надир-шах, упирая свою пяту в Персию, приказал убить деда Ага-Мохаммеда, правителя племени каджар, кочевавшего на севере, в Азербайджане
