— И умерла здесь? — спросила Гвенда.
— Умерла в Египте или еще где-то. Но родственники привезли ее сюда. Похоронили в церковном дворе. Она-то и посадила эти магнолии и лабиурнамы. И вот эти питтоспоры. Очень любила кустарники. С тех пор не строили новых домов здесь на холмах, — продолжал Фостер. — Прямо-таки деревня. Даже кино нет. И новых магазинов тоже. А вот на набережной такой парад… — в его голосе слышалось неодобрительное отношение ко всяким переменам, свойственное пожилым людям.
— Перемены, — сказал он, фыркнув, — ничего, кроме перемен.
— Мне кажется, перемены неизбежны, — возразила Гвенда. — И уже сейчас многое изменилось к лучшему, разве не так?
— Так говорят. А я их что-то не заметил. Перемены!
Он указал жестом на живую изгородь из кустарника микрокапы слева от них, сквозь которую виднелось какое-то здание.
— Когда-то это была сельская больница. Хорошее место и удобное. Ее построили по тогдашним временам примерно в миле от города. Двадцать минут ходьбы — и вы попадаете к доктору в приемный день или добираетесь туда за три пенса на автобусе.
Он сделал еще один жест в сторону живой изгороди…
— А теперь там школа для девочек. Обосновалась в этом доме десять лет назад. Все время перемены. Теперь люди покупают дома, живут там десять или двенадцать лет, а потом уезжают. Не сидится на месте. Что в этом хорошего? Кто же станет толком заниматься садом, если не собирается поселиться навсегда?
Гвенда с любовью посмотрела на магнолию.
— Как миссис Файндисон, — сказала она.
— Ах, она была правильная женщина. Приехала сюда невестой, вот так. Вырастила детей, женила их, похоронила мужа, забирала к себе на лето внуков и скончалась, когда ей было под восемьдесят.
В тоне Фостера слышалось одобрение.
Гвенда направилась к дому, улыбаясь каким-то своим мыслям.
Она поговорила с рабочими, а потом прошла в гостиную, села за письменный стол, чтобы написать кое-какие письма. Среди корреспонденции, на которую надо было ответить, были письма от двоюродных сестер Джайлса, живших в Лондоне. Она собиралась как-нибудь съездить к ним, как они просили, и погостить в их родовом доме в Челси.
Реймонд Уэст был известный (скорее именно известный, чем популярный) писатель, а его жена Джоан, насколько знала Гвенда, — художница. Вот было бы забавно пожить у них, хотя они, наверное, считают ее ужасной мещанкой. «Впрочем, мы с Джайлсом и впрямь не такие уж интеллектуалы», — подумала Гвенда.
Из холла донесся громкий звук гонга. Этот обрамленный черным деревом гонг был призом, завоеванным когда-то одной из тетушек Джайлса. Миссис Коккер с явным удовольствием ударяла в него, причем каждый раз в полную силу. Гвенда зажала уши руками и встала.
