Потери — это другое действие... это — разрушение. Они подобны гигантской волне-убийце, не сбежать, не спрятаться. Осознание неизбежности ломает тебя сильнее, чем понимание, что ты скоро умрешь. Гибель твоего мысленного «я» наступает быстрее, чем гибнет физическое тело.
Вот только мы не понимаем всего этого, не осознаем важность изменений в нашей жизни, пока сами себя не загоняем в угол, пока не теряем любимых...
Это состояние не передать словами, не описать эмоциями, не пожелать даже врагу... Ты словно превращаешься в живой труп, зомби из нашумевших фильмов — только с одним «но»: у тебя нет ни единого желания, ты пустая оболочка, живая машина с перегоревшим процессором. Ходишь, дышишь, живешь, но без сердца внутри. И белое для тебя не белое уже, и черное — не черное, цветов нет вообще. Нет вкусов, запахов, звуков... Страшное состояние, потому что даже страха нет, как и боли...
Я пережил его один раз в жизни и не хочу больше испытывать вновь, потому что банально не смогу, не выдержу, хоть я и мужчина. Просто сломаюсь, как ветка дерева. У меня не осталось сил для новой потери, они лежат все там, на холодном кафельном полу медицинского центра для онкобольных. Невидимыми нитями они проникли в стены, пол, и, наверно, пригодились кому-то, поддержали кого-то, я их отдавал, не жалея.
Зато теперь я знаю, сколько нужно раз ударить кулаком о бетонную стену, чтобы разбить костяшки пальцев в кровь, что нужно сказать взрослому человеку, чтобы он разревелся, как ребенок, о чем нужно просить Господа Бога, стоя на коленях и размазывая слезы кулаками, только бы родной тебе человек выжил. Я прошел все круги ада, чистилища, чтобы достичь своего рая, выстраданного, вымученного, но своего!...
— Милый, посмотри, что у меня получается!
Ее голос для меня – все. Но главное — это мой незримый маяк, ведущий меня по жизни. Подхожу к ней медленно и обнимаю сзади, вдыхаю полной грудью запах своей женщины — никогда не смогу им надышаться!
— Мне кажется, что здесь слишком много голубого, — подвожу я итог.
— Как и во всем нашем доме, — заливается она смехом, — но это же небо и море, две великие стихии.
Да, небо и море... голубой цвет — наш цвет. На картине Веры голубизна небес плавно переходит в насыщенную тьму моря, разбавленного пеной волн.
— Я еще немного порисую, ты не против? — спрашивает она меня.
— Нет, я разбужу детей.
Оставляю ее одну, целуя перед уходом. Пусть работает, пусть пишет картины, занимается разработкой дизайнов для нашего гостиничного бизнеса, пусть погружается с головой в проблемы детей, только ЖИВЕТ! Мне большего не надо, я буду любить ее всегда, до последнего вздоха! О большем я не смею мечтать, ибо уже выпросил у Всевышнего самое главное для себя — жизнь Веры.
