– Заговаривай зубы-то! Знаем мы…
Последовало молчание. Коновал глядел на Василису. В комнату заглянула кошка. Василиса пихнула её ногой.
– Ах, Господи! Как вы извалялись! Cтрасти Божия! – прервала наконец она молчание, разсматривая полу кафтана. – Ужо замыть надо.
– Не твое, дело! Я извалялся, а не ты! – огрызнулся коновал.
– Я не в обиду, вам, Данило Кузьмич, а так только к слову… Данило Кузьмич, у вас голова-то, поди, смерть трещит, хотите я вам уксусу привяжу? предложила она.
Коновал подумал.
– Ну давай… только живо!
– Живым манером! Долго-ли тут…
Василиса бросилась из комнаты и через минуту уже воротилась и подвязывала коновалу голову полотенцем, обмоченным в уксусе. Кроме уксусу она принесла с собой и осьмушку водки. Повязав коновалу голову, она налила из осьмушки стаканчик, и, подавая ему, сказала:
– Выкушайте, Данило Кузьмич. Оно с похмелья-то освежает. Сейчас оттянет.
– Уж обшарила карманы-то там… Тоже народец! Не догляди только… процедил коновал, однако взялся за стаканчик.
– На свои, Данило Кузьмич, видит Бог на свои кровные купила.
– Знаем мы эти свои-то… Там у меня пять рублев было?
– Вот они. Как были в жилетке в кармане, так и остались. Золото рассыпьте и то не польщусь.
Коновал покосился на Василису, выпил стаканчик и закашлялся. Василиса пихала ему уже в руки кусок булки.
– Закусите вот скорей булочкой. Трудно оно после вчерашняго-то проходит. Булочка чистая, давеча только к чаю брала, добавила она.
– Чистая! Поди уж опакостила. – Потому это ваше самое любезное дело, сказал коновал, но взял кусок булки, понюхал его и начал жевать.
– Огурца-бы вам солененького… Огурцом-то оно лучше, да я-то, дура, забыла.
– Известно дура. А то кто-же?
Василиса замолчала и продолжала убирать комнату. Коновал сидел на постели и смотрел как мелькали её голые, полные локти, как изгибался стан. От выпитого вина в голове его сделалось легче. «А ведь баба-то важнец! Вишь сдобья-то сколько!» подумалось ему и он осклабился. «И работящая какая! Так шаром и катается».
– Василиса, хочешь я в тебя эту змею впущу? – сказал он наконец, указывая на подоконник, прищурил глаз и улыбнулся.
Заметив улыбку, Василиса приободрилась. Это была первая улыбка в разговоре с ней, со дня его переселения на квартиру.
– Зачем-же, Данило Кузьмич, этакую нечесть в меня впускать? отвечала она. – Мы знаем, вы люди умные, все можете, только зачем-же?
– Знамо дело, все могу. Захочу, так и изсушить могу. Вот как эта угриная шкура будешь.
