Рут была старше Эрика на несколько лет, но похоже, что почти сразу же у них начался роман. Эрик признался Рут вскоре после переезда, что, когда он ее увидел, первой его мыслью была: «Интересно, легко ли овладеть этой девушкой»>178>. В остальном быт оказался нелегким. В комнате было очень холодно. Прежде чем сесть за стол, чтобы пытаться что-то писать, Эрик должен был отогревать руки свечкой. Как-то он признался в этом Рут, и она достала для Эрика какую-то старую газовую печку. Стало намного теплее, сразу же улучшилось настроение и повысилась работоспособность. (Роман с Рут оказался недолгим, но друзьями они остались на многие годы.)
Намерение писать книги не означало, что это «неопределенное желание» может быть легко реализовано. Ранние опусы Эрика были откровенно слабыми. Он с немалой опаской садился за стол и вначале писал коряво и малоинтересно. Однако постепенно мастерство совершенствовалось, создавались более интересные фрагменты, главным образом публицистического характера. Рут Питтер, видимо все-таки преувеличивая недостатки ранних произведений Эрика, написанных по возвращении из Бирмы, вспоминала: «Он писал так плохо, что ему надо было учиться писать... Мы часто смеялись и даже плакали над отрывками, которые он нам показывал»>179>.
Блэр буквально метался, стремясь найти себе занятие по душе, кроме писательского труда, которым просто не мог не заниматься, но к которому относился крайне скептически, подчас оценивая себя как графомана. И хотя негативные самооценки с годами смягчились, они полностью не исчезли до конца его дней. Передавая очередную новую вещь, прежде всего крупные произведения (романы, обширные очерки) литературному агенту или издателю, Эрик почти всегда впадал в панику, ожидая негативной реакции.
Испытывая чувство неудовлетворенности, наивно стремясь своим творчеством переделать мир, Эрик Блэр все острее понимал крайнюю недостаточность бирманского опыта и стремился восполнить его новыми жизненными впечатлениями. Через полтора десятилетия в автобиографическом очерке для американского издания Оруэлл так суммировал свой жизненный опыт в первые годы после возвращения из Бирмы:
«Когда я возвратился в Европу, я жил около полутора лет в Париже, создавая романы и рассказы, которые никто не публиковал. Когда у меня кончились деньги, я на несколько лет оказался в состоянии действительно глубокой бедности, во время которой я был, помимо всего другого, мойщиком посуды, частным воспитателем и учителем в дешевых частных школах»
