Между тем общения с родителями, как в детском возрасте, так и по мере взросления и позже, почти не было. Тем не менее Ричард Блэр на протяжении всей жизни считал себя вправе вмешиваться в дела сына. Он решительно осуждал его «писательские занятия», считая их праздным времяпрепровождением. Но особенно отца возмутил тот факт, что сын отказался от родного имени, взял себе псевдоним. И только перед смертью, в 1939 году, Ричард наконец смирился с тем, что его сын не Блэр, а Оруэлл. Делать было нечего - сын стал известным литератором.
Айда, надо признаться, не тяготилась отсутствием заботы со стороны супруга. Она по-прежнему предпочитала вести независимый образ жизни, а в недолгие часы, которые проводила с мужем, обычно давала ему всякие хозяйственные поручения и следила за тем, чтобы они исправно выполнялись. По этой причине соседи часто выражали сочувствие «старому Дику», особенно когда супруга прерывала его карточную игру - точно так же, как это ранее делалось в Индии>47>.
Более того, с годами у Айды выработалось своего рода отвращение к мужчинам вообще. Эрик вспоминал, что его мама, не обращая внимания на ребенка, оживленно обсуждала со своими знакомыми дамами, насколько непривлекательны все мужики, и прежде всего подчеркивала, что они физически неприятны. У ребенка складывалось впечатление, что женщины вообще не любят мужчин, что они напоминают особам женского пола больших, отвратительных, дурно пахнущих животных, что мужчины очень плохо обращаются со своими женами и стремятся «силой» привлечь к себе внимание незамужних девиц>48>.
Вся противоречивость, непоследовательность, нелогичность этих суждений ребенком, разумеется, не осознавалась. Однако он надолго сохранил представление о том, что мужчины и женщины принадлежат к совершенно различным «видам» существ, между которыми, как правило, существуют враждебные отношения, несмотря на телесные игры, которые показали ему старшие дети слесаря. Поняв, что он принадлежит к «низшему» мужскому «виду» существ, Эрик с ужасом думал о том, что, став взрослым, он также превратится в отвратительное чудовище, каким виделись мужчины матери и ее приятельницам. Он стал стесняться девочек, даже с сестрами был сдержан и не делился с ними своими мыслями и чувствами.
По мере того как дети росли, Айда обращала на них все меньшее внимание. У зрелого Эрика не сохранились теплые чувства к матери. Он полагал, что его стремление к одиночеству было вызвано именно тем, что мать обычно запрещала общение с соседскими детьми, принадлежавшими к «простым семьям». В значительной степени именно это, как полагал взрослый Эрик, породило тягу к чтению и к тому, чтобы попытаться о чем-то рассказать на бумаге. «Я думаю, с самого начала мои литературные притязания были замешаны на ощущении изолированности и недооцененности. Я знал, что владею словом и что у меня достаточно силы воли, чтобы смотреть в лицо неприятным фактам, и я чувствовал - это создает некий личный мир, в котором я могу вернуть себе то, что теряю в мире повседневности», - вспоминал Оруэлл.
