— Сколько с меня?
— Десять центов. — На лице разносчика промелькнуло удивление, которое тут же сменилось улыбкой. — Вы так давно здесь не были, что успели забыть, сколько стоит газета, да?
Лестиг дал ему две монетки по пять центов и, быстро отвернувшись к окну, развернул газету. Прочитал заметку. Это был тяжелый удар. Нашел упоминание о редакционной статье. Перевернул несколько страниц, прочитал, что было написано в статье. Люди возмущены, говорилось там. Довольно тайных процессов. Мы должны посмотреть в лицо своим военным преступлениям. Заговор правительства и военных. Хватит нянчиться и возвеличивать предателей и убийц, говорилось в редакционной статье.
Лестиг выпустил газету из рук, и она медленно соскользнула на пол.
— Тебя следовало расстрелять, если хочешь знать мое мнение! — Разносчик, не закончив фразу, устремился к выходу из вагона.
Лестиг даже не повернулся в его сторону. И сквозь темные очки, защищавшие больные глаза, он видел слишком хорошо. Подумал о долгих месяцах слепоты, снова вспомнил о том, что делали с ним в той хижине, и засомневался: может, было бы лучше, если бы зрение к нему так и не вернулось.
Дорога на Рок-Айленд была отличной дорогой, как раз по ней ему и следовало ехать. Домой. Неожиданно все окутал туман — теперь такое происходило с ним довольно часто, — словно улучшение зрения носило временный характер, запасной генератор периодически включался, чтобы поддерживать его, а пoтом выключался, когда нагрузка становилась слишком большой. Через некоторое время свет и зрение вернулись. Но все равно землю обволакивала серая дымка.
Где-то в ином месте, окутанное иной дымкой, огромное чудище сидело на задних лапах, от его изукрашенной самоцветами шкуры исходил хроматический свет, в лапе оно что-то держало. Из мягких подушечек — черных лун — торчали блистающие когти. Оно наблюдало, дышало, дожидаясь, пока зрение Лестига прояснится.
В Уичито Верной Лестиг взял напрокат автомобиль и поехал в Графтон, до которого оставалось шестьдесят пять миль. Поезда в этом городке больше не останавливались. Железнодорожное движение в Канзасе постепенно сходило на нет.
Лестиг вел машину в мертвой тишине. Не стал включать радио. Ничего не напевал себе под нос, не кашлял, ехал, устремив взгляд вперед, не замечая холмов и долин, мимо которых проезжал, так было покончено с мифом о плоском, как доска, Канзасе. Лестиг вел машину, словно человек, который, обладай он воображением, мог бы представить себя черепахой, неотвратимо влекомой к соленому морю.
