Верной Лестиг снова пришел в себя, было темно, и он подумал, что наступила ночь. Потом он открыл глаза, но вокруг по-прежнему царил мрак. Правая нога отчаянно зудела. Он заснул — на этот раз не впал в кому, а провалился в настоящий сон.
Когда Вернон очнулся в следующий раз, день так и не наступил… Он открыл глаза и понял, что ослеп. Нащупав левой рукой солому, сообразил, что лежит на циновке. Плен. Тогда Верной заплакал, потому что теперь знал — ему не требовалось даже проверять это, — что ему ампутировали стопу. А может быть, и всю ногу. Он плакал из-за того, что больше не сможет выскочить из машины, чтобы пропустить кружку горького перед обедом; он плакал из-за того, что всякий раз, когда пойдет в кино, люди будут смотреть на него и делать вид, что ничего не замечают; он плакал из-за Терезы — теперь ей придется принимать нелегкое решение; он плакал о том, как будет выглядеть на нем одежда; он плакал о туфлях; и о многом, многом другом. Проклинал своих родителей и патруль, врагов и тех, кто послал его сюда, он хотел, мечтал, отчаянно молился, чтобы хоть ктонибудь из них поменялся с ним местами. А когда он уже не мог больше плакать и просто желал смерти, за ним пришли, отвели его в какую-то хижину и начали допрашивать. Ночью. Ночью, которую он теперь постоянно носил с собой.
Они были древним народом, их предки испытали многовековое рабство — страдания значили для них не больше едва различимого шепота алого облака, плывущего в небе пустынной планеты, что вращается вокруг далекой звезды. Но они хорошo знaли, как использовать боль в качестве инструмента, и не видели зла в подобных деяниях: ведь с точки зрения народа, познавшего рабство, зло правит душами тех, кто выковал кандалы, а вовсе не тех, кто вынужден их носить. Никакое деяние, совершенное во имя свободы, не может быть слишком чудовищным.
Поэтому Лестига пытали до тех пор, пока он не рассказал все, что они хотели знать. Ему не удалось скрыть ничего. Расположение частей, направление дальнейшего передвижения, личный состав, оружие, цель миссии, слухи, свое имя и звание и даже личные номера своих товарищей, те, что ему удалось вспомнить, свой адрес в Канзасе, цифры, стоявшие на водительском удостоверении и кредитной карточке, телефон Терезы…
Они все равно не оставили Лестига в покое. Его подвесили на деревянной стене, связав руки сзади, так что кровь не могла циркулировать, а суставы норовили выпрыгнуть из плеч, и били по животу бамбуковыми палками, не кормили и не поили, так что он не мог проронить ни единой слезинки. Однако дыхание с глубоким, тяжелым хрипом вырывалось из его груди; и один из палачей сделал ошибку: он подошел к Лестигу и, схватив за волосы, наклонился, чтобы задать очередной вопрос. И тогда младший капрал Верной Лестиг — падая, падая — глубоко выдохнул, сражаясь за жизнь, и случилось страшное.
