– Ваша боль не повод срываться на других, – попыталась успокоить его Вив, но герцог лишь хмыкнул в ответ да потянул ее за собой в номер.
Страшно не было, какое-то жаркое жгучее любопытство разливалось внутри. Вивьен понимала, что, так или иначе, она не сможет защититься от властного самодовольного мужчины. И слова Жаклин о том, что можно попытаться извлечь из этого положения пользу, стали тем огоньком надежды, который не давал и шанса слезам.
И все же врать в лицо кому-то легче, чем пытаться убедить себя, что все хорошо. Сердце бешено колотилось о ребра, выдавая нешуточное волнение. К счастью, Кристоф Матье был достаточно пьян для того, чтобы не заметить пульсирующую венку на запястье. К несчастью, Кристоф Матье был достаточно пьян для того, чтобы перестать себя контролировать. По крайней мере, Вив думала именно так.
Оказавшись в его номере, горничная почувствовала себя рыбкой в аквариуме. Вот она – призрачная свобода… но невидимое стекло не пускает.
– Что прикажете, господин? – прошептала Вивьен, надеясь, что ей удастся сбежать хотя бы на несколько минут.
– Что прикажу? – растерянно спросил Кристоф, заваливаясь на софу. – Ты не закончила историю своей семьи. Продолжай.
Он кивком указал на кресло напротив, и мечты о побеге рассыпались как карточный домик. Вив с опаской села в кресло, невольно поджала ноги и стала рассматривать блики на отполированной до зеркального блеска стеклянной столешнице.
– А нечего рассказывать, господин. Отец учил нас троих, передавал свои знания и умения, чтобы мы могли унаследовать его дело. К сожалению, мечты часто остаются живы лишь в нашем воображении. Жуткая эпидемия пронеслась по городу. Вы же слышали, наверное… «Касание солнца» – чума чистокровных. Много людей погибло… Отец успел отправить меня с сестрами в отдаленный пансион до того, как город закрыли на карантин. Каким-то чудом ему удалось не заразиться, а вот матушка слегла. Отец продал все, что у него было, но так и не смог ее спасти. Она отправилась к Триединым, а мы остались без средств к существованию.
Собственная история казалась ей чем-то далеким, словно она пересказывала книгу, а не раскрывала тайну своего прошлого. Уже почти не болело, почти… Удалось смириться со смертью матери, с бесконечной хандрой отца. Да, пожалуй, именно эта хандра и живой пример мужчины, который всегда был светочем, а потом вдруг превратился в один миг в увядшего старика, помогали держаться и не давать опускать руки.
