— А тот голос, что я слышала ясно (Боже или кто там есть) — что это было? Тот голос, что позволял мне — посылать всех «скучных»? Он звал, он хотел — и все. Выше правды не было. Ты ведь шутишь, да? Я не могла ошибиться. Красота — и есть красота, ее не надо оправдывать. Ее сразу видно. Желание — есть желание. Мы разговаривали с тобой по душам — долго, на одной волне. И все было понятно. А теперь ты мне говоришь, что ты мне не звонил, что тебя зовут по-другому, что ты не любишь секс, что ты живешь в церкви?
…Может, это был не ты, может — это была болезнь, которая требовала к себе мои кости?
Нет. Все было правильно. Просто луч — ушел. Наступила темнота. Не вечно же.
— Конечно, прямо так вот завтра пойду… Как это по-русски… к заутренней.
* * *
Ну что, опять спокойная, а руки дрожат? Опять не бодришься нисколечки? Опять не хочешь жалости — от кого — от них? … И не от них тоже не хочешь. Ни в церковь, ни к психологу… только антидепрессанты, да и то — через раз?
Ни от кого ничего? … Ну, давай, мы посмотрим, сколько продержишься.
Истери. Не истери. Болей. Бодрись…
Магрибская роскошь — солома, шатры, влажная глина, синий шелк и расплывающиеся зрачки. На Настеньке опять какое-то платье, нежное, как мечта. К утру мы его бросим в грязь. К утру мы устанем ходить в пластиковые туалеты. К утру наши лица истлеют…
Но о чем ты, о чем — грязь не пристанет! …Щеки могут побледнеть — но глаза будут сиять.
Шелк шелестит по соломе.
— Я пойду потанцую, — говорю подругам, еще бодрая, свежая, платье — синий шелк, золотые птицы.
По вечерней траве иду к шатру, надутому музыкой, похожему на половинку шарика для гольфа.
Музыка пока — старая, скучная, та же, что вчера и позавчера, слышали мы это… Но уже то та, то другая нота — взвивается в другое небо. Уже то то, то другое лицо — смотрит на меня так, словно они меня — знают, любят, увидели, верят… Узнают меня мгновенно, радуются мне.
Еще пара вздохов — и мы втащим мир туда, где он должен быть и откуда он все время упрямо уплывает.
* * *
Настенька смотрит на рыжего гиганта с дредами, как ребенок — на ветряную мельницу. Ее восторг все растет, она передать мне его уже не может, только указать: я — в восторге. Я верю.
— Это мой новый друг. Его зовут Майкл.
Майкл с высоты протягивает руку, словно сухую ветвь. В глазах у него — калейдоскоп, а во рту — вавилонское столпотворение. Это английский? Наверное. Как она его понимает?!
…Новый зверик в коллекции. Зверики подбираются — все страньше и страньше.
