Я глажу ее маленькие ручки — большими пальцами по ладошке.
— Ну, ну, ну… ну?
Она выгибается — становится как буква А.
До нее я тоже как-то жил, и даже был весел — а теперь без нее мне невыносимо грустно, а с ней — так, как надо. И ей без меня тоже никак. Вот так и получилось, что до встречи мы были целыми и иногда счастливыми, а сейчас друг без друга мы — безумны. И полдня для нас — черный ад, а ночи никогда не хватает.
Я беру ее на руки, с пяток ее капает вода, капает между моими большими следами. Я как будто несу ведро с водопоя: черные следы и многоточия капель. Я кладу ее на диван и на секунду думаю: укутать ее, мою маленькую, оставить спать — или разодрать ее на части — и начинаю ее помаленьку целовать и распеленывать, целовать и раскрывать. Она вздыхает и раскидывается на диване, как под солнцем, — и я падаю на нее и покрываю ее всю.
Белое мое зернышко в моей черной мякоти! Я расту из тебя, я расту из тебя вверх — и вновь пускаю корни глубоко вниз… Я пускаю корни глубоко, и мои корни — живые, а мои ветви пробираются к небу, — живые, чуткие.
Почему нас разлучают? Ведь не я придумал слово «счастье» — оно придумано до меня. Значит — они знают, знают, что такое бывает, они знают, что жизнь коротка, что моя бейби умирает без меня, и сидит в холодной воде, и смотрит, как ржавые трубы трясутся от хохота… Вы все это знаете, богатые, сильные люди в телевизоре! Вы знаете про счастье — если вы забыли — я покажу вам, я приведу вас за руку и покажу вам: вот глаза моей девочки, когда она смотрит на меня. Вот глаза моей девочки после того, как море-Алекс покачал ее на руках, словно лодочку.
Почему же вы не сделаете, чтоб счастья на земле было больше?
…Я знал многих женщин. Я знал эту странную русскую. Но она ничего не знала про любовь. Не так, как у нас с бейби. Мы вместе — неостановимы. Бессмертны. Да, — бессмертны!
…В четыре часа ночи стена справа превращается в барабан… Мы с бейби плаваем по морю. Нас много раз штормило и трясло, наш корабль уже давно стал призраком, но раз за разом выныривает из тумана — а кому-то не нравятся наши стоны.
Я заматываю полотенце вокруг бедер и выхожу. На пороге стоит бочонок в цветном халате, бочонок по имени Миссис Лейла Джонс. У бочонка усы под носом, и он хочет спать.
— Вы мешаете мне спать, — говорит Мисс Лейла Джонс.
Она похожа одновременно на букву О и букву Ж. Она не нужна. Она не бессмертна.
Говорят, у нее есть деньги.
— Мы будем потише, Мисс Лейла Джонс, — говорю я.
