Тут в каждой вещи — как чертик на пружине, сидит паническая атака.
* * *
Мы с Васей сидим у зеркала, я — элегантная как рояль, с бокалом вина. Сашечка с Каролинкой — за столом.
Все, казалось бы, привычно и знакомо.
Вася ежится от моей близости. Его нога — сама ползет к моей ноге.
— Знаешь, я просто не могу смотреть спокойно на такую обтягивающую одежду, — говорит он тоном «черт меня побери, мадам, если я сейчас не ущипну вас за жопу».
Хотя обычно только хмыкает и качает головой на мальчиков «охо-хо-нюшки», но сегодня он в ударе… И я вся такая тонкая и в джинсах. Это он зря. Сегодня здесь все не о том. Но Вася про это не знает. И у него шевелится в штанах, а у всех, кто в теме, шевелятся волосы на голове.
Я отвечаю смешком: «все шалите, барин!» И вспоминаю — башку-то мне не отрезало — какой у Васи классный.
Каролинка блестит глазками и мелкими глотками отпивает бокальчик.
* * *
Саша зовет меня на кухню. Кивает — не вижу. Кивает — не вижу. А! Иду.
Я слегка испортилась, я не различаю знаки.
— Ну, что? Рассказывай.
Я повторяю то, что уже сказано. Звонок. Проверка. Позитив. Признание Черного Алекса.
— Понимаешь, он выглядел таким здоровым, таким бойким… для своего возраста. Чистая кожа, зубы…
С гадливостью машет рукой. Плевал он на Черного Алекса.
— Я ж тебя спрашивал: ты чистая?
Какая гадкая чужая фраза. Какое слово! Это как «белый». Не наше слово. Дворовое.
Слово — мира страха. Регулярных проверок. Из мира тех самых взаправдашних проституток, которых он еще в двадцать лет снимал. Останавливает мент. У нее проверяют паспорт. А паспорта, конечно, нет. Ну, понятно, даешь десятку.
Вот из такой глубины все идет. Вот из такой.
— Чистая! Ты так говоришь, словно я уколы не колол. В жопу. Сам себе.
У него тяжелый подозрительный взгляд. Я игралась и хиханьки. Вляпалась и чуть его не утянула.
Я! Кто я? Неизвестно кто, перезрелая, старая игрушка, которую лишь допускали до игры…
И он! Вы смеетесь! Столько таланта, работы, столько надежд… И все — еще! — только в самом начале.
Сколько позади — побед, концертов, женщин.
Но сколько еще — впереди!
Его НЕЛЬЗЯ разрушать.
И принял он смерть от коня своего. От плюшевой, старой, привычной, верной-без вопросов игрушки! Нет, невозможно!
…Его-то за что — он же правила игры знает? По-жесткому, по-дворовому. Он выжил. И не через такое проходил. А меня «никто никогда не обижал»!
В мраморном молчании возвращаемся в комнату.
Каролинка попивает из бокальчика и весело крутит головой. Вася мудро улыбается — не понимает, что там, черное, страшное — идет за кулисами?
