Рядом на подушке пушистой горой шевелились от ветра мои волосы. Абсолютно белые. Седые. Они, конечно, блондинистые, — и до этого были — но не чисто белые. Чёрт. Ниро, сам от природы лысый, очень был против, чтоб я стриг свою шевелюру, и хвост волос у меня сейчас свисал аж до задницы. Кожа тоже стала белой. Похоже, краску отмыли. Ниро исправно меня красил заново и менял линзы раз в полгода, а корни приходилось подкрашивать и того чаще. Видеть свою белую руку было непривычно. Будто это не моя конечность.
Тихонько хлопнула дверь, и я, повернув голову, увидел Мэйда с горкой каких-то белых не то простыней, не то ещё какого белья. Он, выронив стопку, уставился на меня, сидящего на кровати.
— Ты очнулся!
Радостный Мэйд подлетел ко мне и, прижав к себе, начал зачем-то ощупывать задницу. А я, блин, там был почему-то голый!
— Не описался? — спросил он у опешившего меня, посмотрев добрым взглядом.
— Руки убрал и аташёл! — очухавшись, рявкнул я.
— Что-о-о?! — глаза у Мэйда стали не то, что большими: они стали квадратными.
— Руки с моей задницы убрал! Придурок!
— Ты… Ты… Говоришь?!
— Нет! Я ору! А сейчас ещё и переебу кому-то! Больно! — так как он меня при этом обнимал, то орал я ему прямо в лицо.
Только тут до Мэйда дошло, что он до сих пор лапает меня за задницу, после чего отпустил меня и попятился.
— А теперь вали отсюда! Не хочу тебя видеть! — меня почему-то просто трясло от злости.
— Вообще-то это мой дом! — попытался огрызнуться Мэйд.
— Тогда нафига ты меня сюда притащил?! Сдай меня в питомник! Продай кому-нибудь! Сдай в институт на опыты, в конце концов! Лишь бы не видеть твою гнусную рожу!
— Ты меня так ненавидишь?
— А что, не за что, да? Я помню, когда ты меня, всего избитого, привязал к кушетке; помню, как меня по твоему приказу избили! Знаешь, куда бы я тебе засунул эти дубинки и как выебал ими?!
— Хорошо.
— Что хорошего?! — не понял я.
— Я принесу тебе дубинку, и ты сделаешь со мной, что хочешь, если тебя это успокоит.
— Пошёл нахер, придурок! Убирайся! Просто убирайся! — как от моего крика не вылетели стёкла, я не знаю.
Мэйда просто сдуло из комнаты.
А я без сил брякнулся на кровать и зарыдал. У меня просто была истерика, самая натуральная истерика. Прорвало. И это, наверное, хорошо: значит я прихожу в себя. Выплакав все глаза, попил морса из кувшина, что стоял рядом на тумбочке, и уснул. Впервые за последнее время Ниро не пришёл в мой сон. Мне вообще не снилось ничего.
* * *
— Э-э-э… Алекс? Это ведь твоё имя, да?
