Уроды! Моральные уроды! Я только что убил человека. Пусть недоразвитого… Но…
Вжикнув под лопатку, что-то воткнулось в меня. По телу начало расползаться онемение. Я даже не попытался оглянулся, до последнего смотря на первого мной убитого человека, а потом рухнул рядом.
* * *
В лицо тыкали ваткой с нашатыркой. Рука была развёрнута под каким-то непривычным углом. Судя по тому, как она болела, там стояла капельница. Это что, я в больнице? Что со мной случилось?
— Давай, давай, приходи в себя, красавчик! — ныл рядом противный голос Мэйда. — Док, нам бы ещё пару боёв провести!
— Тогда уводи его с арены сам! Ножками. А лучше позови, чтобы он к тебе подбежал. Ты же хозяин. Он и так что-то плохо на снотворное реагирует. Если сам проспится, ничего не будет. Но ещё два раза подряд схлопочет передоз! Я тогда за его здоровье не отвечаю!
— Я готов рискнуть!
«Что?! А я нет!» — готов был выкрикнуть я. Тут мне снова всунули под нос ватку, и я захлебнулся возмущением.
— Чывывы!
Ватка помогла мне не выдать себя. Возмущение было нечленораздельным.
Док, подождав ещё минут пять, убрал капельницу, и меня опять, подцепив под ошейник баграми, поволокли в сторону арены. Честно говоря, дальнейшее помню смутно и урывками. Меня качало, как пьяного, и по пути к арене я думал только о том, как бы не упасть. Противника я из-за своей заторможенности заметил только тогда, когда он приблизился сильно близко. Однако успел вырубить ударом под челюсть. Потом я снова упал, поняв, что под лопатку вошёл ещё один шприц. Очнулся я опять от того, что мне пихали под нос вонючую ватку. Дальнейшее ещё раскололось на более мелкие обрывки. Вот меня опять подцепляют баграми. Арена. Противник, которого я завалил на землю и бью, бью по голове. А его голова давно уже превратилась в кровавое месиво. Господи! Что же я делаю? Остановившись, я с удивлением посмотрел на свои руки. Они были в крови. Я не понимал, что делаю, знал только одно: я хочу жить! С таким состоянием, как у меня сейчас, завалить меня очень просто! Или непросто? Кажется, мозги, не обременённые ясностью мысли и подгоняемые страхом за свою жизнь, вышли на режим берсерка.
* * *
Очнулся я на этот раз от того, что меня гладили по голове. Так любила делать моя мама в детстве, когда я чем-то расстраивался или грустил. Она садилась рядом и просто начинала гладить меня по голове. И я успокаивался, расслабляясь и погружаясь в сонное состояние. Так и сейчас. Я не вскочил с перепугу, так как всё помнил. Пусть и обрывками, но я помнил арену и то, как убил человека, и где я нахожусь. И просто лежал, не открывая глаз, расслабившись и получая ласку от неизвестного добродетеля.
