Сват да сватья,
Наехала сварьба,
Мне не верите
Сами увидите!
закричал он, стуча кнутовищем по крашеной лазоревой заборке, отделяющей горницу от кухни.
Невеста еще плакала, причитальница пела, девушки подпевали, как умели, но всем было уже не до того и не весте не до слез. Гриша завладел общим вниманием, властно подчинил все звуки своему немного охрипшему на морозе голосу.
Ворвался на кухню и жених. Он оказался и впрямь несообразно высоким и худосочным. Вспомнились слова Марии Герасимовны: «Какие нынче женихи пошли, в армии побывал — и ладно. Ничего парень! Брови белые!..» Звали его Петром Петровичем.
Чтобы довезти жениха до невесты живым, не заморозить, ему разрешено было по дороге пить со всеми наравне, и Петр Петрович ввалился на кухню пьяным и гор дым собою не в меру.
Галя сразу притихла, начала поспешно вытирать слезы. Стало понятно, почему она так долго отказывалась выполнять старые обычаи на своей вечерине.
— Я тебе что сказал? — с ходу властно заорал Петр Петрович. — Я тебе сказал: не реветь! А ты что? Что, я тебя спрашиваю?
— О, господи! — ужаснулась испуганная Наталья Семеновна. — Еще не мужик, а уж форс задает. Что потом-то будет?
— Что ты, Натаха, неладно-то говоришь? — с упреком кинулась на нее Мария Герасимовна. — Что он такое сделал? — И начала уговаривать, успокаивать своего будущего зятька: — Петя, Петенька! Ничего, Петенька! Ну, поревела маленько, так ведь ничего это, Петенька! Так заведено, Петенька!
А невеста от страха вдруг заревела пуще прежнего. Ее прикрыли собою девушки.
— Кому венчаться, а мне разоряться, — продолжал балагурить Гриша. Сколько с меня, девки?
У каждого дружки своя манера балагурить. Кроме расхожего, известного повсюду набора острот и поговорок, у него должны быть и свои шутки-прибаутки. Чувство юмора и находчивость для него обязательны. Это уже область творчества. Не всякого приглашают в дружки.
Григорий Кириллович сначала кинул в сарафанные подолы девушек несколько горстей конфет, а затем стал с силой забрасывать их серебряными монетами. Делал он это с ожесточением — не то от злости, не то от великой щедрости. Деньги покатились по полу, под стол, под скамейки. Зазвенели окна, лопнуло стекло у иконы, казалось, вот-вот разлетится вдребезги и ламповое стекло; кто-то завизжал от страха, Наталья Семеновна прикрыла фартуком лицо.
Но все мотеты оказались устаревшими, дореформенными. Смех и грех! Собственно, греха не было, был толь ко смех и новый повод для взаимных острот и насмешек.
