Имея это в виду, мы можем прервать обед Попье, чтобы он смог вслушаться в шум, который доносится из коридора.
Кто-то испуганно прошептал, что по коридору идет Неподкупный. Попье не успел трезво оценить ничтожную вероятность такого визита и потому схватил со стола первый попавшийся лист бумаги, завернул в него остатки обеда и сунул в карман, после чего, взяв из пачки первый сегодняшний приговор, с головой погрузился в протокол. Он услышал глухой скрип инвалидной коляски Кутона, шум открываемых и закрываемых дверей, а потом и голоса, один из которых принадлежал члену Комитета общественного спасения, а другой общественному обвинителю Фукье-Тенвилю. Последний, закутанный в черную пелерину, в черной широкополой шляпе, украшенной белыми перьями и трехцветной кокардой Республики, задыхаясь и поспешая за коляской, жаловался Кутону на Комитет трибунала, который ежедневно посылает столько приговоренных, что процесс их уничтожения, включающий работу над обвинением, вынесение приговора, подготовку приговоренного к казни, транспортировку на эшафот и саму казнь, затягивается, так что завершить его вряд ли возможно до наступления темноты.
— Революция не выбирает ни друзей, ни их число, — ответил член Комитета общественного спасения.
— Но он может установить количество ежедневных казней.
Общественный обвинитель объяснял, что, по словам Сансона — а тот отлично знает свое дело, — обработка приговоренного на эшафоте занимает как минимум от двух до трех минут, и если таковых, как все чаще случается, приходится до шестидесяти в день, то для исполнения требуется более трех часов. А поскольку на площадь Революции они редко прибывают ранее пяти, то зимой придется работать при свете свечей, в итоге процесс приобретает контрреволюционный характер, реакционное воздействие которого прекрасно известно гражданину Кутону.
— Гильотина работает слишком медленно.
— Быстрее не может, гражданин Кутон.
— Тогда поскорее заканчивайте суд, гражданин Фукье-Тенвиль.
— Примите закон, который позволит сделать это.
— Революционному суду нужен не закон, а революционная воля, гражданин общественный обвинитель.
— Но ведь день невозможно продлить, — возразил общественный обвинитель. — Что нам делать с врагами зимой?
— Ничего, — ответил Кутон, когда перед ним распахнулись следующие двери.
— Ничего?
— Ничего. К зиме их уже не останется.
Двери закрылись. Попье поднял голову. В канцелярии уже не было истории. Остались только ее летописцы, с головой погрузившиеся в толстенные протоколы.
