Я повторяю, что операция — строго секретная и особо важная, что машину я изъял для оперативных целей.
— Эге ж! — восклицает эта VIP-персона. — А вы знаете, что мы с вашим министром товарищем Щелоковым в таком-то году работали вместе в советском посольстве в Канаде? Мы с ним знакомы лично, и я сейчас позвоню ему по ВЧ!
Вот тут я и повел носом — пахло паленой липой.
— Товарищ министр, — говорю, — поступайте, как вам вольно, но бороться с преступностью — общее дело всех коммунистов.
— Может оно и так, — говорит товарищ Удовиченко. — Только почему же именно на моей машине нужно бороться с отбросами общества?
Но призадумался.
— Так сложилась оперативная обстановка, — долдоню я. — Пока мы с вами выясняем пустяковые отношения, она может измениться непоправимо! Следственные органы вправе рассчитывать на помощь лучших людей страны!
— Впредь советую вам, капитан, действовать с большей осмотрительностью, — умягчается он и протягивает мне мое дорогое удостоверение. — Что ж… берите мою машину и постарайтесь уважительно относиться к украинским властям. Двух часов вам хватит, чтоб решить ваши проблемы?
— Это проблемы общегосударственные, — упрямо говорю я.
— До свидания, капитан!
И опять неискоренимая дерзость едва не сыграла со мной злую шутку.
На министерском авто я гонял целый день. Ездил в дальний район Киева Оболонь на подпольную квартиру, где жила одна из моих девушек. И освободил я машину лишь в девять вечера. Видимо, это окончательно возмутило требовавшего уважения министра. Он, наверное, все же позвонил куда-то, потому что утром двор оказался полон товарищами в красивых фуражках. Я увидел их из окна квартиры с седьмого этажа. Позже я узнал, что киевские менты часа четыре ходили по подъездам, спрашивали обо мне дворников и старух. Вот так я понял, что засветился и стал гораздо осмотрительней. Как и советовал, впрочем, советский министр Удовиченко.
Жаль, что на будущем следствии я не назвал его в числе своих подельников.
5
А киевских жидов мне отчасти жаль…
Так случилось, что это я втянул их в крупный преступный бизнес.
Жили они себе в славном Киеве. Тихо-мирно подворовывали. Приехал какой-то конотопский паренек — помогли с трудоустройством, с родителями перезнакомили. Обогрели. Приютили. Дали какое-то жилье, деньги.
Мне надо было сказать:
— Орлы! Имеем мы по тысяче в месяц — радуйтесь и наслаждайтесь жизнью! Это пять месячных зарплат советского инженера!
А мы ж "тюремщики", как принято было тогда говорить, взрослые дяди: Кашлюнов, Галкин, Юдкин, я, имеющий уже за плечами этапы — использовали их. Так получается. И когда нас посадили, то их матери, наверное, прокляли меня.
