Парень всей плоской смуглой физиономией выразил непонимание. Развернулся – и потопал сквозь кусты напролом, как медведь, ломая ветки.
Когда вспотевший и искусанный комарами Ерохин обошел коттедж и толкнул дверь, внутри уже никого не было. И «Лендровер» укатил.
Дорогу до Балакирева Ерохин решил срезать через поле. Пиджак повесил на локоть, рукава у рубахи закатал, соломинку в рот сунул – и двинулся вперед, ориентируясь на поднимающуюся за дубравой макушку сельской церкви.
Припекало здорово, но Василь Сергеич все равно упрямо пер через луг, не прячась в тени дубов.
Раз-другой в месяц Ерохину удавалось выбраться в деревеньку к дряхлеющим родителям. Места своего детства он очень любил и прямо-таки душой оживал, отдохнув там пару дней. Но год назад соседский участок купил бывший таксист, бойкий наглый парень из Владимира, и не стало приезжающему Ерохину покоя. Новый сосед для начала завел брехливого алабая, пугавшего мать Василь Сергеича. Привозил компании друзей с визгливо хохочущими девками, каждый раз новыми. Орали на участке, матерились, слушали музыку. «А чо, законом не запрещено!» – рассмеялся парень в лицо Ерохину, когда тот попросил приглушить «Радио-Зону». Пожилого следователя он не боялся, хамил вежливенько, с улыбочкой.
А один раз, когда Ерохин, предвкушая удовольствие, отправился ранним утром на рыбалку, промчался перед ним по реке на водном скутере, перепугав не только рыбу, но и самого Василь Сергеича.
Кряхтя по-стариковски о том, что все меняется к худшему, Ерохин вошел под своды дубравы. Впереди за деревьями промелькнули какие-то выбеленные руины, и он прищурился. Это еще что?
Оказалось, заброшенный дом. Вернее – контуры дома, словно труп обводили на земле мелом. Все растащили по кирпичикам, только одна стена сарая, исписанная похабщиной, отчего-то осталась нетронутой.
Василь Сергеич увлекся мысленной реконструкцией жилища, а потому шаги за спиной услышал слишком поздно. На голову махом надели что-то темное, провезя по носу грубой мешковиной, руки скрутили за спиной – и Ерохин потерял опору под ногами.
Извивающегося и мычащего следователя протащили шагов тридцать, подняли вверх. А потом он почувствовал, что летит.
Свободное падение было недолгим. Ерохин брякнулся на бок, вскрикнул от боли, перекатился на спину и замер, ожидая продолжения.
Почему-то ему казалось, что должен грянуть выстрел. Однако выстрела не последовало. Над его головой пошуршали, что-то коротко бормотнули. И наступила тишина.
