— Там крыша течет, в стенах дыры — пальцы лезут. Его рубили еще голодранцы Васьки Бугра, проложившего Ленский волок. — Годовальщик и дольше отговаривал бы казака: после проезда воевод на него напала охота говорить. Стадухин же резко спросил, обрывая на полуслове:
— Пустишь?
— Ночуй, если приспичило!
— Приспичило! — Казак усмехнулся и пошел обустраивать ночлег.
Два одеяла да верхняя одежда — все пожитки, что были у них с Ариной. До сумерек надо было принести бересты на подстилку, лапника и травы, чтобы постель была мягче. Мошки в амбаре было больше, чем в лесу, пришлось устраивать дымокур. Но и он не помог. Гнус выгнал обоих на продувное место, под чистое небо с выткавшимися звездами. Выкатилась ущербная луна, желтая и ясная. Положив под бок лук со стрелами, саблю, Михей не заметил, как уснул и почувствовал тычок в бок.
— Медведь! — испуганно прошептала Арина.
Сердце женщины колотилось, она прижималась к мужу. Пока Михей выбирался из глубин сна, успел увидеть в лунном свете вытянутую горбатую тень убегавшего зверя, услышал хруст веток.
— Открываю глаза, а он ноги нюхает! — взволнованно стрекотала женщина.
— И чего они к нам привязались?
Стадухин, удивляясь, что так глубоко спит под боком жены, слегка обеспокоился безопасностью ночлегов, о чем прежде не задумывался.
— Не помню, чтобы встречи с ним были к худу! — пробормотал сонным голосом, крепче обнимая Арину. — Заяц выскочит — не к добру! А медведь — как встречный человек: сразу не поймешь, что у него на уме.
Той ночью, глядя на звезды, Арина удивленно призналась ему:
— Ведь мы совсем недавно сошлись?.. А мне чудится, будто век живем. А прежняя моя жизнь будто приснилась. Осенит вдруг: у меня же были мужья, дети, полюбовные молодцы: ни лиц не помню, ни как с ними все было. И родить от тебя хочется, как молодой, и жить долго.
— Роди! — сонно поддакнул Михей. — Поп в Ленском, поорет для порядка, что зачали в пост. Пусть! У него служба такая. Семейка Дежнев привез с Яны ясырку — у той брюхо из-под шубы выпирало. Поп заартачился — не стану крестить болдыря, во блуде зачатого. Семейка — челобитную на государево имя! Поп без поклонов и бабу окрестил, и младенца, и венчал их вместе с приплодом. У нас все проще.
Помолчав, добавил к сказанному:
— Чудно! Я ведь тоже все забыл! Были какие-то, а помню только тоску… Тебя увидел — будто Илья молнией по башке звезданул! Отыскал-таки суженую.
Он говорил искренне, но душевная радость, которой жил последнее время, порой омрачалась вспоминаниями о службе. И на этот раз с реки повеяло вдруг стужей, от которой побежали по спине мурашки. С тех самых пор, как ушел в Сибирь, он верил, что станет богатым и знаменитым, хотя о богатстве не сильно-то переживал: душа алкала подвига, который не засунешь в кожаный мешок с дорогой рухлядью, смутно рвалась в неведомые края, где казак надеялся обрести славу. Мечталось подвести новую землю под высокую государеву руку, дать тамошним народам мир и порядок, вернуться к родовым могилам, срубить дом и передать славу внукам, чтобы помнили.
