Самая дальняя комната, с открытой дверью, подпертой для чего-то старой, перетянутой скотчем, книгой, была с синим, местами протоптанным, ковровым покрытием. Стены, по две, были бледно-голубого и охряно-желтого цвета. Большие окна, несмотря на жалюзи, пускали много света.
Немного потертый угловой диван непонятной грязно-бежевой расцветки казался удобным. Пока Танька не присела на него: продавленное в нескольких местах, раздвижное чудо таило скрытую перекладину, тут же врезавшуюся в не очень-то и мягкое девчоночье место.
Ясности в сумерках можно было добавлять маленькими осветительными шариками в центре потолка, на стенах и даже в виде придиванного букета из плафончиков, прямо рядом с Танькой.
Напротив спально-сидельного монстра, занимая полторы стены и немножко места под окном, располагались стеллажи с книгами. Полки, заставленные разномастными томами, стыковались между собой в кажущемся беспорядке. Немногочисленные пустые пространства между печатными изданиями занимали памятные безделушки, а на уровне глаз на всех поверхностях лежали ножи: в ножнах и без, блестящие и матовые, иногда черные — от одного взгляда на них Танька почувствовала тепло и покой.
Перед окном, у широкого подоконника, стоял велосипед, точная копия Танькиного серебристого, только без навешанных багажников, рюкзака и крыльев. На рога были надеты линялые обрезанные перчатки на липучках. Под двухколесным покоились гантели самого разного веса, с облупившейся краской и сколами на пластиковых фиксаторах.
«Вот это — точно моя комната! — поглаживая шершавую матерчатую обивку дивана, подумала Танька.
Пойдем дальше разглядывать?
Да, только еще немножко посидим, — она несмело откинулась на спинку и прикрыла от удовольствия глазки.»
Двери у кухни, как элемент дизайна, отсутствовали напрочь. Полосатое ковровое покрытие радовало не столько яркой расцветкой, сколько вполне понятными старыми пятнами.
«О! Здесь готовят еду! Готовлю, хотела сказать, — улыбалось Второе Я.
И чему ты радуешься, домохозяюшка? Сейчас к плите встанешь или мне на тебя ногой топнуть сначала?
Ну чего ты… Я ж за нас вдвоем радуюсь, что голодными не сидим.
Ладно. И где тут гнездится то, которое едят?»
Широкое окно, зашторенное простыми жалюзи цвета белой ночи, занимало целую стену. Рядом, купаясь в пробивающихся солнечных лучах, обосновался совсем неправильно установленный холодильник.
«Еда! Тортик и мороженка! — ломанулась вперед сладкоежка.
Ага, и сырые баклажаны с хреном, — скептически поджала уголок губ Танька, открывая дверцу.
