— Это Майами, от тебя недалеко. А там уж сам разберешься, с чем тебе его поздравлять… Так ты записываешь?..
— Думаешь, если я — Мистер Доверие по работе, то и по жизни являюсь добрым самаритянином?
— Я просто хорошо тебя помню, Ник Паркер, — сказал Баксли. — И потом… Знаешь, меня мучила совесть все эти годы за то, что я так и не сообщил тебе координат Фрэнка…
— Но я ведь и не спрашивал…
— Мало ли что…
Они опять помолчали.
— Ты сам-то как поживаешь? — спросил Ник.
— Да все отлично, — ответил Баксли. — Ну, или более-менее, если быть точным.
— Женат?
— Еще бы. Четверо ребятишек. Младшему два с половиной года.
— Это хорошо.
— Кто бы спорил…
— С работой как?
— Нормально, старина.
— А как эта твоя лавочка — «за мир» и все такое?
— Поиграли — и хватит. Теперь ограничиваюсь борьбой за мир в границах собственной семьи. Очень, знаешь ли, непростое дело. А у тебя как дела?
— Пока не прозрел, — усмехнулся Ник.
— Погоди — еще не вечер.
— Это точно. Так, говоришь, ничего у вас там погодка?
— Подходящая… Так я диктую адрес?
— Ладно, валяй. А то и так уже уйму денег на разговор просадил — у нас тариф высокий…
Ник нашарил на столе ручку.
— …А теперь ты чувствуешь, как мой нахальный мальчонка прошибает тебя до самого дна, до самого сердца, как он молотит тебя, дорогую, единственную… — продолжал ворковать Миллер.
7
— Ну твою мать-то…
Гнилой Боб откровенно скучал. Тоскливое нынче выдалось утречко, не в дугу. Жизнь вообще — сплошное дерьмо. И бабы — дерьмо. И дружки — дерьмо. Все — дерьмо.
— Эй, Дик! — окликнул он приятеля, сидящего за соседним столиком.
— Чего тебе? — повернул тот к Гнилому Бобу свою небритую харю.
— Ну ты и дерьмо! — торжествующе провозгласил Гнилой Боб.
Вся компания довольно загоготала, а пуще всех — сам обозванный Дик. Такие шутки они любили.
Здесь, в небольшой забегаловке рядом с аэропортом Майами, их кодло кантовалось частенько. Занимались обычно тем, что подлавливали прибивающих растяп-пассажиров, каких-нибудь лохов из глубинки. Выходит такой из самолета, а тут — пальмы, солнышко, клюв разевает, восхищенно отдувается — вот тут и самое время к чемоданчику его ноги приделать. А для пущей верности можно и перышко к боку приставить, чтобы не трепыхался, а то и по маковке трубой засандалить. Бывают все же в жизни клевые моменты.
Но нынче пока не везло. Блядский какой-то денек.
Гнилой Боб с хлюпаньем дососал свое пиво, смял банку и швырнул ее в угол. Старуха негритянка за стойкой неодобрительно на него покосилась — но промолчала: с этой шоблой она предпочитала не связываться.
